В Арсенале действительно есть что посмотреть: причалы, где стоят корабли, крытые доки, огромные ангары с крышей в виде буквы «V», где трудятся корабелы, кузницы и литейные мастерские, где изготовляют пушки, ядра и мортиры, красу и гордость оружейных залов; там же стоит и «Буцентавр», огромная двухпалубная галера, на которой каждый год во время праздника Вознесения дож выходит в воды залива, где происходит церемония символического обручения дожа с морем.
В сестьере Сан-Поло внимание путешественника привлекает прежде всего Риальто. Составитель «Чужестранца» описывает не столько лавки и рынок, сколько Немецкое подворье (Фондако Тедеско), но описание и подворья, и моста перегружено техническими подробностями и деталями: характер покрытия, направление и интенсивность движения транспортных средств. Подворье — это «весьма обширная конструкция с просторным двором в центре, окруженным аркадами и колоннадами и имеющим пятьсот двенадцать футов в периметре; двадцать две лавки и две сотни торговых прилавков», расположившихся вокруг двора, свидетельствовали о размахе ведущейся Республикой торговли. Читая описание моста, сразу понимаешь, что речь, несомненно, идет о каменном мосте, сооруженном в 1588 г. на месте деревянного, сгоревшего в 1514 г. Путешественнику предлагается восхищаться белизной мраморного покрытия моста, его единственным пролетом, радиус которого равен двадцати двум футам (около 13,5 м), и трем идущим параллельно улицам, застроенным лавками со свинцовыми крышами. Эти сведения почти в неизмененном виде встречаются во всех описаниях Венеции, в том числе и у Гольдони.
Венеция, какой ее видят «Чужестранец» и чужестранцы, — это идеальный город. Рассказывать о Венеции означает рассказывать историю города. Однако когда приходит время перейти от исторического повествования о городских достопримечательностях к эстетическим оценкам, тональность рассказа постепенно меняется. Говоря о приходах, «Чужестранец» настоятельно рекомендует осмотреть прежде всего живописные и скульптурные богатства венецианских церквей. Рассказывая о семи скуоле гранди (старших школах) — Ла Шарите, Сан-Джиованни Эванджелиста, Санта-Мария ди Вальверде, или Мизерикордиа, Сан-Марко, Сан-Теодоро, Сан-Рокко и Санта-Мария деи Кармини, — светских братствах, занимающихся общественной, благотворительной и культурной деятельностью и управляемых и финансируемых главным образом крупными ремесленными корпорациями, он перечисляет собранные в них в течение веков художественные ценности. Четыре приюта (Ospedali) — Инкурабили («неизлечимые»), Дерелитти («страждущие»), или Оспедалетто («больничка»), Мендиканти («нищие») и Пьета («милосердие») — также утрачивают свое первоначальное значение заведений милосердия, открытых для приема больных, старцев, незаконнорожденных и сирот. Для путешественника приюты представляют интерес прежде всего своими публичными концертами, куда они могут пойти послушать поистине ангельские голоса девочек-пансионерок. Президент{5} бургундского парламента де Бросс, посетивший Венецию в августе 1739 г., усердно навещал приют Пьета и всякий раз восторгался юной воспитанницей «в белом платье, с букетиком цветов граната в волосах»: девушка дирижировала оркестром[48]. Восхищение, «упоительное» и «трогательное», испытывает Жан Жак Руссо, слушая сладостное пение «девушек» из приюта Мендиканти[49], однако в отличие от де Бросса Жан Жак обеспокоен, не нанесет ли столь пленительное пение урон общественным нравам. Впрочем, чужестранцы, для которых Венеция является огромным музеем, где находят усладу все пять чувств, нередко испытывают разочарование: приблизившись к девушкам, почитаемым им за «ангелов красоты», Руссо обнаружил, что они сильно нехороши собой, кривые, с лицами, покрытыми оспинами, и весьма глупы. Но если Руссо не перенес свое разочарование на весь город, то многие чужестранцы, разочаровавшись в чем-то одном, приходили к выводу, что и сам город не заслуживает внимания.
«Прекрасный снаружи, но ветхий изнутри…»
Согласно расхожей метафоре, порожденной гуманистическими теориями, тесное сплетение городских сестьере и приходов, пронизанных многочисленными нитями каналов, улочек и набережных, уподобляется божественному — а посему совершенному — устройству человеческого тела. «Вода в каналах течет по городу подобно тому, как кровь струится в венах тела человека, — пишет Франческо Сансовино в начале своего описания города, — образуя различные островки… созданные частично природою, частично руками людей; островки эти соединены между собой более чем четырьмястами пятьюдесятью мостами из камня, на которых стоят красивые здания и знаменитые дворцы, а также поистине царские храмы»[50].
49