Впрочем, если автор обладал гением Гольдони, высокая прибыль обычно была обеспечена. В 1739 г. театр Сан-Лука уже несколько лет влачил жалкое существование. Затем под умелым руководством Вендрамина он буквально возродился: осенний сезон и карнавал 1759/60 г., когда, в частности, были показаны гольдониевские «Влюбленные», «Импресарио из Смирны», «Война и Грубияны», принесли около 15 250 дукатов. Сезон 1761/62 г. после показа последних великих комедий Гольдони «Дачная трилогия», «Кьоджинские перепалки», «Один из последних вечеров карнавала» принес почти 30 тысяч дукатов, в то время как расходы на спектакли снизились.[205]
Однако неумелое, «дефицитное» руководство театрами встречалось гораздо чаще, нежели прибыльное, поэтому в 1784 г. правительство обязало каждого импресарио, и прежде всего импресарио оперных театров, которых становилось все больше, в начале своей постановочной деятельности вносить залог в 3 тысячи дукатов. В следующем году этот же залог увеличился до 4 тысяч дукатов в осенний сезон и сезон карнавала и снизился до 2 тысяч дукатов на Вознесение.[206] Недовольство владельцев заставило законников на короткое время отступить, тем не менее залог как таковой сохранился. Сложности управления театральным хозяйством и постоянный контроль со стороны государства приводят к тому, что на протяжении столетия инвестиции частных лиц в театральное дело неуклонно сокращаются и в конце концов сходят на нет; на первое место выдвигаются инвестиции групповые, как это было при строительстве театра Фениче.
Франческо Вендрамин справедливо оставил за собой право пользоваться доходами с аренды лож. В театрах обычно бывало от четырех (как в Сан-Лука) до шести рядов лож (как в Сан-Кассиано после реконструкции в 1759–1763 гг.), где в среднем размещалось по сто семьдесят отдельных кабинетов. Стоимость аренды ложи изменялась в зависимости от театра и расположения ложи. Например, в 1752 г. во время сезона карнавала французский посланник де Верни заплатил за аренду ложи в театре Сан-Самуэле 50 дукатов (310 лир) и 30 дукатов (186 лир) — в театре Сан-Кассиано.[207] Удачным вложением денег считалась покупка ложи еще до завершения строительства: таким образом покупатель одновременно финансировал сооружение театра. Приведем пример. В 1770 г. семейство Корнер владело несколькими ложами в различных театрах: в Сант-Анджело, Сан-Лука, Сан-Моизе и Сан-Бенедетто; ложи эти располагались в разных местах зрительного зала (в партере, первом, втором и третьем ярусах). Ложа в первом ярусе в Сант-Анджело принесла ему в тот год от 236 до 365 дукатов; ложа в партере в Сан-Моизе — 458 дукатов. Только за сезон карнавала 1770 г. общий доход семейства от владения ложами достиг почти 2 тысяч дукатов,[208] в то время как одна ложа при покупке стоила от 2 тысяч до 3 тысяч дукатов. Спекуляция процветала. Рассказывают, что в 1780 г. благородная патрицианка Чечилия Трон уступила свою ложу за 80 дукатов, за что враги ее сочинили на нее не слишком деликатную эпиграмму: «Браво, Трон! / Тебе за ложи платят / Дороже, чем за „сокровище“ твое». Незамедлительно последовал остроумный ответ; впрочем, иначе и быть не могло, ибо свое «сокровище» она не продавала, а допускала к нему исключительно по согласию.[209] И подобных пикантных эпизодов в «войне лож» было немало. В целом же вопрос торговли ложами был весьма болезненным, и в XVIII в. вокруг него бушевали страсти, шло соревнование кошельков, а инквизиторы метали громы и молнии.
В венецианских архивах хранится множество бухгалтерских и юридических документов вполне серьезного содержания, подтверждающих большую экономическую и политическую роль театральной антрепризы.
Вилла: удовольствия…
Если верить Монтескье, то «нет ничего красивее, чем дорога от Падуи до Вероны. Одно и то же поле дает вам и зерно, и вино, и шелк, и дрова, не говоря уж о фруктах с деревьев».[210] Он мог бы прибавить, что Падуанская равнина — это край виноградников и оливковых рощ, плодородная почва, на которой прекрасно произрастают пшеница и фруктовые деревья, рис, конопля, шелковица, имеются превосходные пастбища для скота, не говоря уже о многочисленных горячих источниках, как, например, источник Абано (Абано-Терме), где принимали ванны желающие успокоить нервы.[211] Плодородные илистые почвы Полезине простерлись вокруг городка Ровиго, а берега озера Гарда, что к югу от Ровиго, прославились своим особым микроклиматом, делавшим их «особенно очаровательными».[212] Он также мог бы сказать, что материк является «экономическими легкими» порта Венеция, однако Венеция плохо вознаграждает свои «легкие» и совершенно их не ценит. Материк поставляет сырье и изделия, питающие торговлю. Там энергично развиваются мануфактуры: в Брешии изготовляют оружие, в Бергамо, Вероне и Брешии производят текстиль, шелк и шерсть. На материке отмечается значительный прирост населения. Там проживает 75 % всего населения Венецианской республики (Владычицы подвластных ей территорий), иначе говоря, 2 210 тысяч жителей (в то время как общая численность населения равна 2 860 тысяч). Процент плотности населения на материке весьма высок.[213] Во всех городах материка, кроме Падуи и Кремы, после 1764 г. наблюдается быстрый рост населения, в то время как Венеция теряет четыре тысячи жителей. Понятно, почему венецианцы, отложив в сторону сухие бухгалтерские отчеты и позабыв о своих делах, в массовом порядке отправляются обустраиваться на этих плодородных землях с целью извлечь из них свою «маленькую прибыль».