Приверженцы Гиза переживали, он оставался спокойным. Историк де Ту рассказывает о беседе Гиза с Гаспаром де Шомбергом, который призывал его заботиться о своей безопасности. «В конце концов, — ответил герцог, — я не думаю, что меня легко застать врасплох. Я не знаю ни одного человека на свете, который, схватившись со мной один на один, не почувствовал бы страха, да и к тому же меня обычно сопровождают; так что нескольким вооруженным людям не так-то просто напасть на меня, даже выждав момент, когда я буду не настороже. Моя свита ежедневно сопровождает меня до дверей королевской спальни, и, если вдруг она услышит хоть малейший шум, никакая охрана, никакой привратник не помешает ей прийти мне на помощь». Эти неосторожно сказанные слова были переданы королю, и, может быть, они и навели его на мысль расставить западню так, чтобы герцог оказался перед своими убийцами именно один и без оружия.
Неожиданный прецедент подтвердил, что вооруженные люди Меченого незамедлительно оказывали ему помощь даже во дворце.
В последние дни ноября во дворе замка вспыхнула ссора между приверженцами короля и сторонниками Гиза. Пока герцог совещался с королевой-матерью, его эскорт врукопашную сцепился с королевской гвардией, а потом с криками: «Да здравствует король!» — «Да здравствует Гиз!», все обнажили клинки. Из своего кабинета Генрих III услышал шум и надел кольчугу. А ниже этажом герцог продолжал оставаться невозмутимым под взглядом Екатерины Медичи. Кардинала Гиза тотчас известили, и, еще до того как закончилось сражение, он вызвал из особняка д'Аллюи нескольких солдат для подмоги, воскликнув: «Ради Гиза!» Когда порядок был восстановлен, оказалось, что во дворе осталось несколько убитых. До сих пор нельзя сказать наверняка, не пытались ли Гизы осуществить в тот день переворот, неудавшийся оттого, что их войску не хватило хладнокровия.
Непримиримость, с трудом сдерживаемая обеими сторонами, взволновала Штаты, и они составили делегацию из двух епископов, двух дворян и двух членов третьего сословия, которая посоветовала герцогу для его личной безопасности вернуться в Орлеан. Тогда вечером 9 декабря Гиз созвал всех, кому доверял, чтобы узнать их мнение. Пришло девять человек: кардинал Гиз, архиепископ Лионский, Пьер д'Эпинак, Ла Шапель-Марто, Этьен де Нейи, Кристоф де Бассомпьер, Кретьен де Савиньи и некоторые другие. Большинство из них советовали Гизу уехать, и только архиепископ Лионский был против. «Кто покидает поле боя, тот и проигрывает», — сказал он, и Гиз разделил его мнение: «Я так твердо решил не уезжать отсюда, чтобы моим отъездом не нанести вред королевству, что, даже если бы смерть вошла через эту дверь, я не выпрыгнул бы в окно». Эти слова лигисты передавали друг другу, и вскоре они стали известны королю.
«Черная желчь» короля
Страхи короля все возрастали. Даже королева-мать, столь горячо желавшая союза с Гизом, наконец поняла, что любое сотрудничество ее сына и Гиза становилось невозможным. Лекарь Мирон утверждал, что «именно она вывела весы из равновесия и заставила короля принять решение».
В середине декабря король получил много предупреждений, сильно встревоживших его и, в частности, усиливших «черную желчь» — депрессию, в состоянии которой он пребывал в зимние месяцы. Все сообщения были об одном и том же: герцог Гиз решил привезти Генриха III в Париж, чтобы лишить его трона. Эпернон, который правил в далекой провинции, «обиженный» королем, написал ему письмо с советом остерегаться покушения, назначенного на 20 декабря — День святого Фомы. Альфонсо Корсо, генерал-полковник острова Корсика, прибывший из Лиона, сообщил, что то же самое слышал от самого герцога Майенна. Придворный шпион узнал об этом «из уст одного дворянина де М., служившего господину де Гизу». Некий господин де Провеншер, а потом и госпожа д'Омаль, супруга двоюродного брата Гиза, если верить словам лекаря Мирона, дали тот же совет.
Капитан гвардии, вручивший королеве-матери письмо герцогини д'Омаль, оказался свидетелем разговора матери с сыном, закончившегося следующими словами: «Государь, сын мой, надо торопиться, очень долго мы ждем; отдайте же такой приказ, чтобы впредь не предавали, как на баррикадах в Париже». Однако, возможно, этот рассказ является вымыслом, поскольку впоследствии королева Екатерина пришла в смятение, узнав о том, как наказан герцог.
Искрой, вызвавшей пожар, стал, как рассказывали, обед 17 декабря, на котором собрались члены семьи Гизов. Кардинал Гиз произнес тост за здоровье своего брата — короля Франции, а потом добавил, что Валуа следует отправить в монастырь, где он наверняка станет прекрасным монахом. «Да, мой брат, — ответила госпожа де Монпансье, — вы будете держать ему голову, а я своими ножницами вырежу ему тонзуру». На следующее утро знаменитый актер Венетианелли, по прозвищу Великолепный, присутствовавший на обеде 17 декабря, проинформировал короля обо всем, что там произошло. По сведениям историка Давила, похоже на то, что идея об убийстве герцога Гиза возникла тогда же, 18 декабря.