Наряду с этим широко использовались действия, совершавшиеся по принципу подражательной магии. Стремясь ускорить роды, развязывали все узлы на одежде роженицы, распускали ей волосы, раскрывали все двери, ворота, шкафы, сундуки, вынимали печную заслонку{440}. В Тамбовской губернии при родах повитуха заставляла «арженицу». так здесь называли роженицу, снимать всю одежду и даже крест. По суеверным воззрениям считалось, что каждую вещь, носимую во время родов, женщина должна выстрадать{441}. В особо тяжелых случаях обращались к священнику с просьбой открыть «царские врата» в сельском храме, что, по мнению крестьян, способствовало скорейшему разрешению от бремени.
Заговоры повитух включали в себя обращения к Господу, Богородице и различным святым. Традиционной покровительницей в родах считали Соломониду (Соломею), которая, согласно апокрифическому Протоевангелию Иакова, принимала божественные роды у Девы Марии. Религиозный элемент проявлялся очень четко. Скорой и усердной помощницей в родах крестьянки считали Анну-пророчицу. Почетом у рожениц пользовались святая великомученица Варвара и Екатерина Великомученица, так как сами «трудились родами». Во время родовых потуг повитуха приговаривала: «Матерь Божья, святые угодники, Иисусе Христе, ослобоните рабу Божию, пошлите ей на все хорошее»{442}.
Весь процесс рождения сопровождался чередой последовательных действий. Этот ритуал носил обязательный характер, выступал неким свидетельством самого факта рождения. По утверждению этнографа А. К. Байбурина, «в традиционной культуре событие, соотнесенное с ритуалом (смерть, рождение), может и произойти, но человек считается умершим и родившимся только после совершения соответствующих обрядов»{443}.
Пеленание младенца сопровождалось молитвой и крестным знамением. Если ребенок сильно кричал, то бабка «вспрыскивала с уголька», для чего в чашку с водой клала уголь, затем набирала этот раствор в рот и трижды брызгала в лицо младенца со словами: «Господи, спаси младенца!»{444}.
Одним из обрядов, совершаемых повитухой, было «крещение в горшке». К нему прибегали в тех случаях, когда ребенок рождался слабым и мог не дожить до крещения. В таких случаях младенца торопились окрестить, боясь, чтобы он не умер «богдашкой» (некрещеным). Исходя из канонов православия, повивальная бабка не могла совершать таинство крещения, но страх родителей перед тем, что младенец умрет некрещеным, оказывался сильнее догматических запретов. Во время обряда повитуха зажигала свечи вокруг горшка с водой, с положенной молитвой опускала ребенка в купель и надевала ему крест. Если новорожденный доживал до утра, то его везли в церковь, где священник совершал таинство и читал огласительные молитвы, но уже без погружения в воду{445}.
Непременным этапом комплекса родильного обряда было парение роженицы и младенца в бане или печи. Этим достигалось как очищение женщины от родовой скверны, так и профилактика новорожденного от возможных болезней. При первом парении ребенка в печи бабка приговаривала: «Парю я раба Божия младенца (имя) от скорбутныя, от щепо-ты, от скорбутныя ломоты, — от денныя и ночныя, от полуденныя и полунощныя; от девки косматки, от бабы пустоволоски. Освободи, Господи, от отцовские думы и материнския. Аминь, Аминь. Аминь»{446}.
По крестьянским представлениям все новорожденные младенцы при появлении на свет бывают помяты, и поэтому их надо обязательно править руками. Поэтому, как говорили в деревне, повитуха «отпаривала» и «правила» новорожденного. Все манипуляции: обжимание головки, выпрямление ножек, ручек и т. п. — сопровождались приговором:
Действия охранительного свойства повитуха совершала и по отношению к роженице. В бане бабка терла ей лоб солью и при этом говорила: «Как эта соль не боится ни жару, ни вару, ни опризорищей, ни оговорищей, так бы раба Божия (имя) не боялась ни опризорищей, ни оговорищей»{447}. Повивальная бабка ей одной известными способами делала все, чтобы быстрее поставить женщину на ноги. После родов в бане повитуха «правила» роженице «живот». Для того чтобы вернуть «золотник» (то есть матку) на место, бабка заставляла родильницу вставать на четвереньки и опереться руками, затем сильно вс тряхивала ее за лодыжки. При этом в некоторых местах употребляли интересный приговор: «Срастайся низушка, сустав в сустав, только х… место оставь»{448}. Трудно судить, насколько действенными были все эти приемы. Очевидно одно, что все действия повивальной бабки были подчинены одной цели — быстрее вернуть роженицу к ее повседневным заботам.
Вот как описывает процесс реабилитации роженицы и участие в нем современник: «После крестин бабка-повитуха остается в доме роженицы на неделю-две. Обязанности ее в это время состоят в том, чтобы заботиться о ребенке, ежедневно обмывать и пеленать его и хлопотать вместо роженицы по хозяйству. Родительницу она парит в бане или печи, поит различными лекарственными травами и правит опустившийся после родов живот, растирая при этом деревянным маслом. Настой водки на калгане употребляют как средство, способствующее подъему живота; анис и богородскую траву пьют для того, чтобы из груди свободнее шло молоко»{449}.
Завершалось пребывание повитухи в доме у роженицы обрядом «размывания рук». Исполнение его давало по представлению крестьян частичное очищение роженице и позволяло повитухе идти принимать очередные роды. Последовательность действий в обряде была следующей. В таз с водой бросали горсть овса или хмеля, затем три горящих угля. Посередине избы крестообразно клали топор и веник. Женщина становилась на них правой ногой. Повитуха лила воду на руки женщине так, чтобы она стекала ей по локтям. Та, в свою очередь, подхватывала воду с правого локтя левой рукой и пила, так повторялось три раза. Затем это же делала повитуха. По окончании ритуала они усердно молились Богу, а роженица трехкратно кланялась бабке и просила у той прощения. В завершение всего повивальной бабке давали мелкую монету или дарили кусок полотна, ковригу хлеба, солонку соли{450}. В случае смерти сельской повитухи в последний путь проводить ее приходили все женщины, у которых она принимала роды.
Наиболее известным из сельских ритуалов, связанных с заклинанием смерти, был обряд опахивания. Очевидно, этот обряд, не единожды описанный этнографами, возник в русской деревне в дохристианский период. В дальнейшем, сохранив свой предохранительный смысл, он органически вобрал в себя и христианскую атрибутику. К опахиванию в селе прибегали в случаях эпидемий, падежа скота. О бытовании этого обряда в конце XIX века свидетельствуют наблюдения этнографов-современников. Так, опахивание было зафиксировано в Орловской, Рязанской, Ярославской, Тульской. Харьковской и других губерниях.
Этнографические источники, несколько отличаясь в деталях, схожи в передаче содержания ритуальных действий. Вот примерный сценарий обряда. В глухую полночь выходили на улицу девушки и вдовы, заранее сговорившись между собой. Участницы были в белых рубахах, с распущенными волосами и с зажженными свечами. Они вооружались всем тем, что может издавать звук: косы, сковороды, печные заслонки и т. и. Впереди процессии несли иконы Пресвятой Богородицы. Николая Чудотворца, кадили ладаном. Далее находился главный предмет действия — соха. В нее впрягали в одних местах бабу-неродицу, в других — вдову, известную своей благочестивой жизнью{451}. Сохой правила девушка, которая собиралась замуж. Остальные девки помогали тащить соху вокруг деревни. Вдовы. шедшие вослед, набирали песок и рассеивали его по борозде{452}.