Насильниками не всегда были местные жители. Растление девятилетней крестьянской девочки Василисы Болотовой совершил на Кубани вятский крестьянин Кузьма Поздеев. Решением Екатеринодарского окружного суда он был приговорен к 4 годам каторжных работ и уплате потерпевшей 5 рублей в месяц до выхода ее замуж{651}. Более строгое наказание, максимально возможное, — 12 лет каторжных работ по приговору Екатеринодарского окружного суда — понес крестьянин с. Кисловки Самарской губернии Павел Иванов Крутилкин, 22 лет. Он был признан виновным в том, что 24 декабря 1909 года в Екатеринодаре совершил «половое совокупление» с десятилетней дочерью крестьянина Екатериной Мироновой{652}. В обоих случаях преступники жителями Кубанской области не являлись, а были крестьянами-отходниками, временно нанявшимися на работу. Эта категория сельских жителей в большей мере была склонна к совершению преступлений, в том числе и половых.
Нередко насильственные действия по отношению к детям крестьяне-растлители совершали в городах, вдали от дома, уверенные, что здесь их не поймают. Показательно в этом отношении дело крестьянина из д. Дмитриевки Елецкого уезда Орловской губернии Якова Тихонова Турупкина, 24 лет, который 26 июня 1909 года в Новочеркасске изнасиловал семилетнюю девочку Веру Запорожцеву{653}. Аналогичный случай произошел в Курске, где 23 октября 1911 года крестьянин Жарков, 37 лет, изнасиловал двух девочек, Коломейцеву, девяти лет, и Гришаеву, десяти лет{654}. В Козлове 11 февраля 1911 года дочь крестьянина Заворонежской слободы Градско-Стрелецкой волости Козловского уезда Тамбовской губернии Афанасия Дмитриева Выглазского — Анна, девяти лет, была изнасилована квартирантом его, крестьянином д. Неплемек Лукмокской волости Спасского уезда Рязанской губернии Иваном Петровым Хаустовым, 65 лет, который, кстати, скрылся от правосудия{655}.
Обычно извращенцы пользовались доверчивостью детей. Так, в одном случае растлителем малолетней девочки стал учитель земской школы крестьянин Павел Иваненко, 21 года, который 13 апреля 1915 года оставил в классе ученицу Евдокию Яковлеву, девяти лет, и насильственным образом лишил ее невинности{656}.
В делах о растлении малолетних важное, если не решающее значение имел результат медицинского освидетельствования потерпевшей{657}. В качестве примера приведем два дела, в которых судебно-медицинская экспертиза по-разному повлияла на приговор суда.
Судебным следователем 2-го участка Шацкого уезда Тамбовской губернии 9 мая 1879 года было возбуждено дело об изнасиловании крестьянской девочки Татьяны Поповой, десяти лет. О преступлении властям сообщил волостной старшина на основании словесного заявления отца девочки, крестьянина села Ново-Березов Степана Филипповича Попова. Из объяснения девицы Татьяны Поповой следовало, что в воскресенье, 29 апреля, после обеда она с подружкой пошла играть на луг. Проходя мимо гумна, они встретили односельчанина Ивана Расказова, тридцати лет, который схватил ее и потащил на гумно. Затем, со слов потерпевшей, он «заворотил сарафан и рубаху, вынул свою «чичирку» из портков и стал ею пихать пониже живота, от чего из этого места пошла кровь и замарала рубаху, которую мать потом вымыла». Свидетели, отставной рядовой Кондратий Муравлев и крестьянин Афанасий Поворов, по существу произошедшего ничего показать не смогли и факт изнасилования не подтвердили. Подружка потерпевшей Елена Берестинская надопросе показала, что Иван Расказов, встретив их, стал играть с Татьяной, а она сама пошла дальше, так как впереди шел ее пьяный отец и она боялась, чтобы он не упал и не выронил деньги. Из протокола № 3 от 23 мая 1879 года следовало, что земский врач Лимберг в присутствии понятых провел судебно-медицинское освидетельствование Татьяны Поповой. В результате он пришел к выводу, что «девственная плева цела и никаких повреждений половых органов не существует, а, следовательно, растления не было»{658}. Трудно предположить, что десятилетняя крестьянская девочка сама додумалась пойти на оговор. По всей видимости, ее родители пытались получить с Расказова деньги за «насилие» и лишь после его отказа обратились с заявлением к властям.
В другом случае экспертное заключение судебных медиков позволило не только установить факт растления, но и выяснить обстоятельства совершения преступления. В результате крестьянин д. Пашенной Енисейского уезда той же губернии Маркел Федоров Аляев, 54 лет, был признан виновным в растлении крестьянской девицы Анастасии Полынцевой, девяти лет, и приговорен решением Красноярского окружного суда от 14 февраля 1907 года к 6 годам каторжных работ. Врачебной экспертизой был не только подтвержден факт изнасилования, но и установлено, что «попытки совокупления делались неоднократно»{659}. Это позволило заключить, что преступление не было спонтанным — действия преступника носили продуманный и намеренный характер. В ходе допроса обвиняемый признался: «Охоту до маленьких девочек имею давно, как увижу, в голове все мутнеет и дрожь меня бьет»{660}.
Это, пожалуй, единственный случай, когда нам удалось обнаружить, что преступник признал свою патологическую страсть. Во всех других рассмотренных случаях растления малолетних ни у следствия, ни у суда вопрос о психическом здоровье и вменяемости подсудимых не возникал.
Сопоставление правовых обычаев села и уголовного законодательства дает основание утверждать, что в определении меры ответственности за преступления такого рода уголовное преследование отличалось куда большей последовательностью в том, что касалось установления степени вины и суровости наказания. Нормы обычного права допускали как самочинную расправу над преступником, так и примирение сторон при условии материального возмещения со стороны насильника или растлителя. Правда, стоит оговориться, что по мере формирования у крестьян гражданского правосознания практика примирения между насильником и его жертвой постепенно уходила в прошлое.
Женские преступления
Если в предыдущем разделе крестьянка выступала в роли жертвы сексуального насилия, то в этой части будет рассмотрено ее поведение в качестве преступницы, действия которой нарушали нормы христианской морали, противоречили правовым обычаям русского села и подпадали под действие уголовного законодательства.
Зависимое и подчиненное положение в семье, отсутствие возможности уйти от нелюбимого мужа, его издевательства — все эти обстоятельства часто превращали доведенную до отчаяния побоями и издевательствами крестьянку из жертвы семейного насилия в жестокого убийцу. Таким образом, ответ на вопросы — что же толкало крестьянку на мужеубийство, как решалась она на страшный грех, почему совершала тяжкое преступление? — следует искать в реалиях семейной обыденности.
Причиной трагедии мог стать брак не по любви — если девушку выдавали замуж против ее воли. Отсутствие каких бы то ни было чувств, симпатий, привязанности сказывалось на характере внутрисемейных отношений, а в крайних случаях приводило к ненависти, насилию и, как следствие, к бытовым преступлениям. Брак не по любви занимал первое место среди причин убийств крестьянками своих супругов. Показательна в этом отношении судьба тамбовской крестьянки Марии Гром, осужденной за отравление мужа на 12 лет каторжных работ. Выданная замуж в девятнадцать лет не по своей воле, она тяготилась ласками мужа. Вернувшись однажды с полевых работ, муж поужинал и лег спать, а ночью проснулся от болей в животе и, промучившись весь следующий день, умер. При вскрытии был обнаружен мышьяк. Мария виновной себя не признала; она все повторяла: «…Я тут ни в чем не причина»{661}. Аналогичная история произошла в Псковской губернии: 25 марта 1902 года в д. Смехово Вышегородской волости Порховского уезда умер от отравления крестьянин д. Каменца той же волости Василий Алексеев. Подозрение пало на его девятнадцатилетнюю жену Александру Степанову. На допросе она показала, что, будучи выдана замуж против своей воли, вскоре после свадьбы уехала к своему отцу в д. Смехово, куда 25 марта явился на свою беду ее муж. Совершить убийство ее подговорила односельчанка Авдотья Савельева, которая и передала яд, добавленный в водку{662}.