На другой день поздным-поздно взял дед мешочек с припасами и мигнул Ларьке. Тихо выбрались они за деревню и кустами стали пробираться к рыбалке. Версты четыре было до рыбалки. Пришли туда совсем поздно. Дед гукнул какой-то птицей, а из-за камышей ему ответил кулик. Понял Ларька, что это дед с Яшухой так перекликаются и обрадовался. Давно не видал он брата.
Смотрит, — при свете луны идет к ним Яшуха. Ларька повис на шее у брата.
Яков рассказал, как заходил к нему прощаться отец. Все трое тяжело вздохнули и направились в рыбальную избушку. Там кто-то сидел или лежал в темноте и грыз подсолнухи.
— Ларьша, здорово, — сказал сидевший в темноте.
— Вася! Да это ты… — узнал по голосу Ларька Василия Набокова.
— Я, брат. Вместе с Яшкой хоронимся. Жить вместе и умирать вместе. А ты уж, поди, Колчаку служить обнамерился?
— Ну его к чуче падучей листопатного. Провались он скрозь тары. Как теперь с дедом да с матерью страдовать будем?
Начали беглецы знакомить Ларьку со всеми норами да логовищами, где они скрывались. Оказалось, что днем парни лежали в камышах в лодке, нарочно там ими поставленной, а ночью гуляли по воле. Дикое тут было место. По всем окрестностям не было таких высоких да густых стен камыша, как в этом верном убежище. Случалось, что и днем гуляли они по лесу и на тот случай, кто придет к месту дикой почти заброшенной рыбалки, у них два дупла было расчищено Услышат шаги далеко, — на второй лодке в камыш, в «домовую» лодку юркнут; близко услышат, — в дупла залезут и стоят там, пока не уйдет из леса человек. Только мало кто ходил на эту рыбалку.
Когда конец всему этому, — не знали бродяги, а Гурьян велел держаться до тех пор, пока время не укажет. И держались.
Через каждые две ночи носил Ларька беглецам пищу и даже отвык бояться темноты ночи. Ни в леших, ни в «волхидку»[1], ни в «окаянного»[2] не стал верить мальчуган. Неволя гнала его темным лесом, кустами да буйными зарослями побережий диких озерок. Побойся бы он, — Яков с Васильем с голода бы померли Кто им есть понесет? Не мать же с дедом. У Набоковых тоже некому было: сам все по хозяйству отлучался, Дмитрий — калека, а женщины — одна старая, у другой ребенок крошечный был.
А время в селе стояло тревожное. Беда бродила из хаты в хату. Колчаковские нагайки гуляли по спинам мужиков вовсю. Беда забрела и к Веткиным. Нагрянули каратели и, крича на весь двор, спрашивали хозяина с сыном. Глафира, трясясь от страха, сидела в избе. Деда поймали на дворе и начали пороть и бить шомполами. Вытащили и Глафиру и тоже стали пороть.
Ларька кричал, царапал руками землю, молил пощадить мать и старого деда, но все напрасно.
Не взвидел света Ларька, прыжком очутился возле палачей и вцепился в руку одного из них:
— Не смей бить мамоньку, — исступленно закричал он. Другой каратель, размахнувшись, раз пять вытянул нагайкой Ларьку и затем грубо толкнул его на землю. Ларька почувствовал жгучую боль, особенно в ухе, верхушка которого была ссажена, и кровь текла по шее, заливаясь за воротник; щека тоже горела огнем. Когда мальчик опомнился, палачей уже не было на дворе. Дед лежал на земле и хрипел, бормоча что-то непонятное.
Еле умолил соседей Ларька перенесть изувеченных в избу; боятся все, как бы и и им того же не было от беляков, как увидят они, скажут — за одно действуют.
Погодите, собаки. — бормотал Ларька, — не я буду, ежели не отплачу вам… Кровопивцы…
Уехали из деревни беляки, наделав оказии. Как злой вихорь, прошел по деревне. Андрона Набокова задрали на смерть, и вся семья его лоском лежала без движенья и без слов, как младенчик, уставясь в потолок. Тяжко пришлось Ларьке, пока выздоравливала избитая мать. И за ними, больными, ходить надо, и Якова с Васильем в камыши ходить проведать, и по хозяйству успеть справиться. Неволька корову доить Ларьку выучила, стряпать по материной указке и все прочее по женской части. А в ночь на рыбалку тащился, стреножив лошадей.
Совсем парнишка измаялся, особенно с дедом. Грузный старик, не в силу было ворочать его Ларьке. Недели через две отмаялся дед, скончался-таки. Схоронить помогли добрые люди. Жаль Ларьке деда, но все же без него, параличного, легче,
Поздняя ночь. Тихо в избе. Впотьмах жужжит муха. Ларька вздыхает. Мать тоже не спит, тоской исходит Кажется Ларьке, что в сенях ходит дед, постукивая «клюшкой». Приподнял он голову, — слышит уже под окном ходит дед, в стеколышко стучит.