"Судите о мужчине по тому, как он относится к своим детям."
- Сидни
Почему-то мой маленький акт мести не дарит удовольствия, которого я так ожидала, скорее вместо этого я ощущаю пустоту ухода Кейса - ухода из бара и из моего сердца - и это поражает. Возможно, я и правда его любила? Быть может, он чувствует что-то ко мне? Но как нафиг мне вообще разобраться во всем этом сейчас?
Ума не приложу. Я не могу выиграть. Что если прямо сейчас поверю его словам и ошибусь? Что тогда? На сколько кусочков тогда разобьется то, что от меня осталось?
Но если позволю ему уйти, а он правда сожалеет. Если он - мужчина, которого я по-настоящему люблю, и я по крайней мере не попытаюсь выкарабкаться из этого чувства предательства... Столько лет сожаления и грусти от неверно принятого решения из-за собственного страха меня ожидает?
Я сажусь на стул возле стола, где он ждал моего возвращения. Даже не представляю, сколько он здесь проторчал, ожидая меня. Может быть несколько дней. Я долго добиралась домой.
И после того, как я утопаю в жалости к себе, как мне кажется, в течение нескольких часов, я вспоминаю, что Кейс сказал, будто оставил мне какие-то деньги в ящике кассы. Так что я поднимаю свой зад со стула и возвращаюсь к бару. Вынимая все пачки двадцаток, я пересчитываю их у себя в уме. Двадцать пять тысяч долларов.
Фактически он оставил мне не деньги. А шанс на новую жизнь. Возможно, так он пытается компенсировать то, что бросил меня в ту ночь восемь лет назад. Или быть может умерить свое чувство вины. Но эти деньги представляют собой нечто большее, когда думаю о том, как он передал их мне.
Кротко.
Извиняясь.
Будучи искренним.
На дне ящика лежит еще и телефон. Возможно, тот, что он отдал мне в хижине, когда хотел, чтоб я забрала ратрак и уехала. Он был у меня в кармане куртки, но, когда я была уже в грузовике Гаррета, телефона со мной не оказалось. Должно быть он выпал, пока я пробиралась через лес.
Мои пальцы быстро разблокировали экран, и тот ожил.
Высветилось простое фоновое изображение и значки на нем. На иконке сообщений в углу светился зеленый номерок.
Ему есть еще что мне сказать. Что-то, что Кейс не желал говорить лично.
Это немного пугает меня, если быть честной. Велики шансы, что сообщение принесет мне плохие вести.
Но я, конечно же, ни за что не смогу не прочитать его. Мой палец нажимает иконку и сообщение появляется.
Это видео Мэрка.
Я нажимаю проигрыш, и он слабо улыбается мне.
- Я знаю, что хашш заставило тебя думать, будто ты любишь меня, тогда как ты не любила. И я не могу этого изменить. Я могу сказать, что не планировал этого, но тогда солгал бы. Потому что прямо сейчас я так сильно тебя люблю и хочу, чтобы ты чувствовала ко мне то же самое. И я также солгал о том, о чем мы говорили в моем доме, - говорит он, опуская взгляд так, что его темные волосы закрывают глаза. - Думаю, ты не удивлена, - он снова поднимает голову, и я вижу боль в его глазах. - Я умею делать больше, чем просто убивать и готовить, Сидни. Потому я покажу тебе нечто искреннее. И не важно, что ты решишь сделать впоследствии. Это настоящее.
Он тянется вне поля зрения камеры и затем опускает на колени гитару.
- Я довольно хороший музыкант, - он улыбается, и я улыбаюсь вместе с ним. - И умею петь. Так что я спою тебе эту песню, а затем, чтобы ты вдруг не истолковала все неверно, расскажу, что имел в виду.
Он откашливается, как я сейчас понимаю, нервничая, и начинает играть на гитаре. Его голос... ну, сложно поверить, что столь жестокий человек может петь так мягко.
Песня "Дочери" Джона Майера.
Я начинаю плакать на первом же куплете и к тому времени, как он заканчивает, превращаюсь в размазню. Он ставит гитару на пол и кладет руки на колени. Еще один признак нервозности. А затем Кейс смотрит прямо в камеру.
- Те люди из Компании, Сидни. Они сделали это с тобой. Забрали твое право на детство. Твое право на отца. У меня нет дочерей, Сид. Но если бы они были, я был бы добр к ним, - на мгновение он смолкает, но за это время мой подбородок начинает дрожать, пока пытаюсь собрать себя в кучу. - Я был бы добр и к тебе. Я бы сделал для тебя все, лишь бы разрушить этот замкнутый круг. И твои дочери бы никогда, слышишь, никогда не должны были бы иметь дел с жестоким убийцей. Я бы отдал ради них свою жизнь, - извиняясь, он пожимает плечами. - Это все, что я могу предложить, так что пойму, если тебе этого недостаточно.
Он тянется к камере и отключает ее.
За всю свою жизнь я никогда не чувствовала себя столь дезориентированной, как сейчас. Ошибалась ли я на его счет все это время?