За окнами вагона палило солнце и пели птицы. В воздухе летал тополиный пух. Белые бабочки кружились у самой железнодорожной насыпи. Здесь было много цветов: луговая гвоздика, лютики, клевер, донник. То ли я давно не был за городом, а может быть, просто после унылых московских окраин, которые мы только что проехали, но здесь действительно было сказочно хорошо.
- Поваляться бы на травке, - за отсутствием других мыслей сказал я. Пока стоим.
- Тебе вожатая поваляется. - Вадя высунулся в окно и прислушался. Шумит... Значит, поедем сейчас. Скорый пропускаем.
И верно, мимо нас тяжело прогромыхал поезд, но не скорый. Два паровоза тащили воинский эшелон с зачехленными танками. В товарных вагонах ехали танкисты - веселые, с загорелыми лицами, кто-то даже с гармошкой.
- На маневры, - как можно авторитетнее заметил я.
Две девчонки - соседки по нашему отсеку - согласно закивали головами.
- У меня папа как раз на маневрах сейчас, - подтвердила одна из них.
- Почему обязательно на маневры? - заявил Вадя, когда шум эшелона окончательно стих. - Просто на новое место переезжают... Сейчас и мы тронемся.
"Вундеркинд! - подумал я. - Все он знает!.."
Коричневая бабочка села на стекло нашего вагона. Села, сложила крылышки и замерла. Может, отдохнуть решила или на нас посмотреть?
Прошло пять минут, и двадцать, а мы все стояли. Оказалось, что так просто в вагоне сидеть скучно. Многие ребята, к полному неудовольствию вожатой, разбрелись по вагону и по тамбурам и стали все чаще нудить:
- Когда поедем? Долго ли здесь будем стоять? Тут и станции нет, почему же остановка?
Вожатая еле успевала отвечать на вопросы и бегала по вагону, уговаривая, упрашивая, покрикивая. Она нервничала, как, впрочем, бывает всегда, когда нарушаются точные планы.
За окнами вагона опять стало удивительно тихо. Слышно было даже, как жужжат пчелы и шмели, как стрекочут кузнечики, как еле заметный ветерок временами шелестит листвой березок и где-то, не близко, мычит корова в невидимой деревне. И бабочка продолжала спокойно сидеть на оконном стекле - легкая, красивая, с чуть вздрагивающими крылышками.
Пока поезд двигался, жара как-то не чувствовалась. А теперь пригретый солнцем тесный вагон постепенно превращался в настоящую парилку.
Вдруг уже не Вадя, а я, оказавшийся возле окна, опять услышал шум приближающегося поезда со стороны Москвы.
- Еще один пропускаем!
Словно очнувшись, бабочка спорхнула с окна и полетела куда-то в сторону, вдоль состава.
Вновь тяжелый эшелон, на сей раз с пушками и автомашинами, прогромыхал по соседней колее.
Я обрадовался:
- Конечно, на маневры едут. Смотрите!
Вадя почти сдался:
- Что ж. Возможно, и на маневры.
- Ты хотел бы на маневры? - спросил я Вадю.
- А зачем? Я же не красноармеец и не командир.
- Ну просто так. Все же интересно, - сказал я.
Вадя подумал или просто отвлекся - посмотрел в окно, потом безразлично сказал:
- Я и в кино видел такие маневры раз десять. Подумаешь!
Эшелон прошел, но опять мы остались стоять на разъезде. Это уже никому не нравилось. Самые спокойные из нас заворчали.
Вожатая терпеливо обходила всех нас и уже более дружелюбно, чем в начале пути, говорила:
- Когда поедем, так жарко не будет!
- А какая станция следующая? - поинтересовался Вадя, к полному нашему удивлению. Нам казалось, что Вадя знает все и создан для того, чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их.
- Сейчас узнаю, дети, узнаю, - почему-то обрадовалась вожатая. Пойду у проводника спрошу...
Наш отсек был последним в вагоне, и вожатая быстро выскочила куда-то в тамбур, сказав еще раз на ходу:
- Сейчас спрошу...
Мы исчерпали все темы для разговоров и просто смотрели в окно - на тихую, уходящую вдаль зеленую луговину, покрытую травами и цветами, на две березки и маленькие елочки, которые росли поблизости, на зеленевшие за оврагом поля.
Вокруг было пустынно и безмолвно. Из душного вагона тянуло туда, вдаль: в эти поля, и травы, и леса у самого горизонта. Выскочить бы сейчас, поразмяться, крикнуть во все горло "а-а-а!" и на минуту замолкнуть, слушая, как эхо разносит твой голос по этому безлюдью.
Вадя достал чемоданчик, порылся в нем и предложил сначала девочкам:
- Берите! "Дорожные" есть и "Алло". Мать сунула. Берите!
Вслед за девочками и я взял конфету. Просто так взял, чтоб не обижать Вадю: уж очень настойчиво он предлагал.
- Дети! Что ж это такое? Что же это?!
Мы обернулись, ничего не понимая.
Наша вожатая, бледная, растерянная, прислонилась к косяку вагонной перегородки, смотрела на нас какими-то странными глазами и лепетала:
- Как же это может быть? Как?! Ведь неделю назад сообщали, официально сообщали, что не будет ничего. И вот - говорят, война!..
- Ну когда?
- Скоро там?
- Что?
- Война? Какая война?
Все сгрудились в вагонном проходе.
- Война! Ур-ра! - восторженно крикнул кто-то, но тут же осекся, взглянув на лицо вожатой.
- А у меня Васятка в Бресте... - бормотала вожатая. - Как же это... Разве может так быть?
У нас не было часов. Ни у кого, даже у Вади. И все же мы узнали, в котором часу вожатая сообщила нам о начале войны. Узнали у проводницы: двадцать пять минут первого. Но война, оказывается, началась в четыре часа утра. В четыре, когда мы и наши родители спали. И в шесть, когда мы проснулись, уже шла война. И в семь продолжалась, когда мы выехали на Белорусский вокзал. Мы сели в поезд и двинулись в сторону Смоленска, мы болтали и смеялись, а война уже шла.
Я четыре раза смотрел фильм "Если завтра война...". Смотрел с восторгом и гордостью. Я все знал о войне. Я знал, чем она кончится. Но не знал почему-то, что она так, именно так начнется. Разве так начинаются войны?..
Нас не трогай
Мы не тронем!
А затронешь
Спуску не дадим!
И в воде мы не утонем,
И в огне мы не сгорим!
Я знал слова этой песни - наизусть помнил. И в самом деле, мы никого не трогали. Тронули нас. Так держитесь! Мы не дадим спуску! А что и в воде мы не утонем, и в огне мы не сгорим - само собой разумеется.
И потом - на нас напали немцы.
Я знал: немцы - это Маркс и Энгельс, Люксембург и Цеткин, Либкнехт и Тельман. У них же коммунистическая партия, чуть ли не самая сильная на Западе.