Афанасьев с автоматом в руках неуклюже бежал в цепи, сбивая дыхание, кричал: «Вперед!» И видел, как метрах в двухстах идет в атаку вторая стрелковая рота, а справа, точками на снегу, — третья.
Наши батальонные минометы перенесли огонь вперед, метров на триста, и взбивали серый рассвет. Немцы вдруг замолчали, и несколько минут они бежали в полной тишине, слыша лишь тяжелое дыхание друг друга, а потом ударили разом шестиствольные минометы и пулеметы с флангов. Конделинский, который с самого начала бежал чуть впереди, раньше других взяв старт, натолкнулся на что-то, сбившись, сделал еще шаг, медленно заваливаясь на бок, и рухнул на спину.
Афанасьев, видевший, как упал Конделинский, вдруг подумал тоскливо, что с рассветом всех их перебьют, как куропаток, на этом проклятом поле, но отогнал от себя эту противную всему его существу солдата мысль, остановился на бегу, повернулся назад, сильно махнул рукой. Впе-ере-ед!
Тех секунд пока он, полуразвернув корпус, кричал это единственно существующее в языке сейчас слово, хватило, чтобы атака захлебнулась, потому что самые первые бросились к Конделинскому и, приподняв, стали оттаскивать его назад к лесу, а остальные, без командира, растерянно остановились — белые мишени на черном фоне, и падали в снег, кто убитый, а кто — надеясь остаться живым.
Рядом с Матросовым лежал Карям Валитов, парторг роты, и по немолодому смуглому его лицу текли слезы.
— Что с вами? — Матросов дотронулся до плеча Валитова. — Ранены?
— Эх, командир, командир, — сказал Валитов. Он резко бросил вперед руку, вставая, вскочил, требовательно повел рукой: — Давай! — и закричал: — За мной! За командира — вперед!
Рота опять поднялась в атаку и, как в замедленном кино, пошла вперед, постреливая из своих автоматов.
Они увидели немецкого пулеметчика, когда до него оставалось метров тридцать. Тот лихорадочно пытался поправить заклинившуюся ленту, отчаянно рвал пулемет на себя, а второй номер бил из автомата. Жгутов вытащил из кармана гранату, подбросил ее на ладони и швырнул вперед: «Лови!»
Через несколько мгновений они вскочили в окоп. Дальше было только поле.
Валитов подхватил пулемет, перекинул с руки на руку:
— Отличная машина!
— Лучше нашего «дегтяря»? — спросил недоверчиво Матросов.
— МГ-34 — мечта пехоты, — сказал Жгутов, — любого спроси про «эмгэ». Весит двенадцать килограммов, скорострельность высокая, и хошь на треногу, хошь как ручной используй, — пожалуйста, игрушка!
Жгутов выправил ленту.
— Тут и боезапас неплохой, — сказал он, открывая коробку, — а ну, прихвати-ка! — Он повернул пулемет в сторону противника, поправил прицел, половчее поставил сошки... и вдруг тра-та-та, ти-та-та, — приложился к прикладу
По полю к ним бежали немцы, надеясь захватить свое добро. Жгутов, ласково улыбаясь, короткими очередями уложил трех, а четвертый, в шапке с наушниками, повернулся назад. И Жгутов прострелил ему спину. Немецкая цепь залегла, и, когда Валитов сцеплял с кончающейся лентой новую, подлиннее, на 250 патронов, заухали миномет.
— Выбирайтесь отсюда, — сказал Валитов, — место это у них на всякий случай крепко пристреляно.
Жгутов подхватил «змге», Валитов коробки с лентами, и они перебежками перешли метров за пятьдесят, к сосне, залегли в воронке.
Фашисты, решив, видно, что пулемет подавлен, перенесли огонь вглубь, а тем временем подошел Афанасьев со второй ротой.
— Поведете первую роту, — сказал он Артюхову— Конделинский погиб.
Артюхов не по-уставному кивнул.
Радист, молоденький парнишка, снял наушники.
— Третий батальон сообщает, что натолкнулся на ожесточенное сопротивление гитлеровцев. Командир батальона старший лейтенант Жуков погиб.
— Не может быть! — вырвалось у Афанасьева. — Этого не может быть!
* * *
Наконец между кустами раскрылось заросшее водорослями устье речки, вода которой, вливаясь в Лежню, долго еще не смешивалась, почти черная.
Я всматривался в воду, пытаясь понять секрет ее черноты, зачерпнув в ладони, увидел, что вода вовсе не черная, а, напротив, совершенно прозрачная и что эта прозрачность да темное, устланное палыми листьями и бревнами дно делают ее такой черной на вид.
* * *
Афанасьев перебрался к автоматчикам, засевшим с немецким пулеметом у сосны. Матросов следил за комбатом, видел, как он что-то говорил Валитову, тот сокрушенно качал головой, поглаживая ствол пулемета.
Потом комбат перебрался к ним и сказал, что сейчас все начнется уже по-настоящему. Он вытащил из-под пулушубка ракетницу, перевернулся на спину, еще одна зеленая пошла в небо.