Положение было критическим. Настя бросилась на защиту Антона.
— Пожалуйста, отпустите его. Он пошутил, — взмолилась она.
— Так вы вместе? — спросила толстуха и, уперши руки в боки, уставилась на Настю: — А ещё девочка. На вид чистенькая, а сама чем промышляешь. И не совестно?
— Тьфу! Совсем стыд потеряли, — сплюнула старушка.
— Мы больше не будем, честно. Это же просто шутка, — попытался отговориться Антон, но умилостивить милиционера ему не удалось.
— Расходитесь, расходитесь, товарищи, — скомандовал тот толпе и повёл ребят в отделение.
Нельзя сказать, что Антон не подумывал о побеге, но, судя по всему, участковому тоже приходила в голову такая мысль, потому что он на всякий случай подхватил под локоть и «сообщницу». Птицей-тройкой они направились в участок.
Глава 17
Отделение милиции находилось в том же здании, где и раньше, вернее, где оно будет располагаться позже. Это было всё то же унылое двухэтажное здание, только вместо привычного скопления машин возле него стоял жигулёнок шестой модели и два уазика с красно-синей полоской на корпусе.
Дежурный окинул ребят любопытным взглядом.
— Семёныч, кого это ты привёл?
— Да вот, попрошайничали возле универсама.
— А по одежонке не скажешь, что цыгане, — удивился дежурный.
— Вот-вот. Надо разобраться, откуда такие птенцы залетели.
Его слова звучали зловеще. Путешественникам во времени стало не по себе. После солнечной улицы коридор, освещённый неоновыми лампами, казался особенно мрачным. Участковый пропустил ребят вперёд и конвоиром следовал за ними, отрезая путь к бегству.
— Накаркал, — буркнул себе под нос Антон.
— Что? — тихонько переспросила Настя.
— Директор накаркал. Сказал, что следующий этап для меня — милиция. И вот, пожалуйста.
Обстановка кабинета поражала одновременно аскетизмом и излишеством. Тройке потёртых столов и видавшему виды шкафу было явно тесно в этой комнатушке. Стулья для посетителей неприкаянно стояли на свободном пятачке посередине кабинета. При необходимости их можно было развернуть к любому из столов. Всюду, включая подоконник, были навалены кипы бумаг и распухшие от документов скоросшиватели, что ещё больше усиливало впечатление тесноты.
Солнце лилось в зарешёченные окна и отражалось бликом в застеклённых дверцах шкафа, изнутри целомудренно заклеенных пожелтевшей бумагой.
На улице стояло бабье лето с присущей ему терпкой свежестью, а здесь было душно, как в тропиках. Примостившийся на краешке стола вентилятор ворочал головой туда-сюда, гоняя спёртый воздух. Но это не спасало от жары.
За столом сидел лейтенант милиции и что-то старательно настукивал одним пальцем на пишущей машинке. Занятие требовало от него невероятной концентрации. Иногда он находил клавишу сразу, а порой приходилось долго шарить взглядом по клавиатуре, прежде чем отыщется нужная буква. Рядом с машинкой стоял стакан остывшего чая, на листке бумаги лежала глазированная булочка. От жары и от натуги у лейтенанта на лбу выступила испарина.
При виде вошедших он оторвался от работы. Радуясь нежданному перерыву, лейтенант с удовольствием разогнул спину, разминая затёкшие мышцы.
— Семёныч, это что за детский сад? У нас что, теперь детская комната?
— Марь Алексеевна в отпуске. Приходится самому разбираться. Ну и духота тут у нас, как в бане, — посетовал участковый, протискиваясь за свой стол.
— Зато зимой охладишься, — усмехнулся лейтенант. — И что же они натворили?
— Милостыню на улице просят. Видал? Государство о них заботится, учит, в лагеря летние отправляет, а они попрошайничают, — проворчал Семёныч и приказал ребятам: — Что стоите? Садитесь. Разговор будет долгий.
Антон и Настя переглянулись. Задерживаться в милиции в их планы не входило.
— Я просто пошутил, честное слово. Я больше не буду, — с жаром заверил Антон.
— Отпустите нас, пожалуйста, — жалобно заканючила Настя.
— Кому сказал сесть! — скомандовал милиционер.
Зычный голос командира с лихвой компенсировал его невысокий рост и заурядную внешность. Ребята поспешно опустились на стулья. Участковый открыл ящик стола и достал бланк.
— Вот родителям на работу сообщим, а потом отпустим.
— Почему на работу? — удивился Антон.
— Чтоб там знали, чем их детки занимаются. Пускай отцу с матерью на вид поставят, пропесочат на собрании. А может, и премии лишат.
— А они тут при чём?