Главное помещение «Эрадзии», или, как его называли сами заключенные, — «холл», представляло собой квадратный колодец. По отвесным стенам колодца тянулись пятнадцать узких решетчатых балконов, соразмерно количеству ярусов, по периметру которых располагались камеры для заключенных.
Все они были «одиночками», но данный факт быстро находил свое объяснение: клети, размером два метра на метр, являлись стандартными грузовыми ячейками, по размеру обычного контейнера, и их оборудовали под камеры весьма незатейливым способом: просто приварили на петлях скрипучие двери из толстых металлических прутьев. И не вырвешься, и охране наблюдать удобно, нутро каждой камеры как на ладони, за исключением четырех «аппендиксов» на каждом из ярусов, которые представляли собой узкое продолжение балкона, вдающееся в переборку и оканчивающееся люком в человеческий рост, ведущим в иные помещения станции.
Олегу досталась зарешеченная клетушка, дверь которой как раз находилась в стене такого узкого тамбура. Хорошо это или нет, но он был лишен возможности созерцать квадратную шахту «холла» и мог только слышать, что происходит вокруг. Для того чтобы еще и видеть, как он убедился несколько позже, нужно было встать, прижаться щекой к холодным ржавым прутьям решетки, и только тогда можно было разглядеть кусок сварного балкона и несколько расположенных напротив камер этого же яруса.
Нетрудно догадаться, что в ту, первую ночь, когда Лепетова едва живого после реанимации внесли в тесную конуру и швырнули на жесткий пластиковый топчан с вонючей кучей тряпья в изголовье, ему было не До экспериментов с дверью. Единственное, на что хватило сил у Олега, — это столкнуть на пол сомнительную, дурно пахнущую ветошь. Затем он вытянулся на Жестком топчане и застыл, словно мумия, хотя внутри все сотрясалось от холода и запоздалой боли…
Ночь казалась кошмарной и бесконечной.
Олег лежал в синеватом сумраке (такое освещение создавали несколько дежурных ламп, укрепленных под сводами квадратного колодца) и мучительно сотрясался от внутреннего холода, вызванного скверным выходом из состояния низкотемпературного сна. Он непроизвольно слушал тишину, в которой звучало монотонное эхо шагов, да изредка раздавались едва слышные голоса.
Шаги очевидно принадлежали патрулировавшим балконы киборгам. Их звук был четким, ритмичным. Каждая из пятнадцати балюстрад в точности повторяла предыдущую и была сварена из листов рифленого листового железа сантиметровой толщины. Шаги на таком покрытии вызвали гулкий, вибрирующий звук.
Сознание Олега то проваливалось в зыбкую пучину дремы, то опять прояснялось, когда очередной приступ внутреннего озноба начинал слишком сильно терзать его плоть.
Если разбираться беспристрастно, то он не очень хорошо понимал, куда его занесла злая, капризная судьба. Единственное, что осознавал Лепетов, — это то, что он находится в заключении, но он не знал ни местоположения тюрьмы, ни каких-то ее особенностей, а вывод насчет киборгов пришел сам собой — когда его несли в камеру, он на несколько минут очнулся и успел разглядеть неживые, застывшие, будто маска, черты лица следовавшего поодаль охранника.
То, что у конвоира было лицо женщины, нисколько не затронуло Олега. За время войны он повидал немало разных моделей машин, в том числе и биологических. Киборг, он и есть киборг — у него просто не может быть ни признаков половой принадлежности, ни каких-то иных отличий. Машина. А какую личину натянули на этот кибернетический механизм, роли не играло.
В ту ночь Олег действительно не размышлял над своей судьбой, кинувшей его неизвестно куда в качестве заключенного, — на это не было сил, ни физических, ни моральных. Мысли казались рваными, больными, как и тело, содрогающееся от холода, покрытое липким потом и удушенное постоянными спазмами, стремящимися вывернуть наизнанку пустой желудок.
Единственно, что получалось у него совершенно непроизвольно, — это слушать.
В какие-то моменты ему даже удавалось отрешиться от своих мерзостных ощущений и сосредоточиться на звуках.
Шаги, которые слышались четче других, медленно двигались в его сторону. Интервал между ними был равномерный. Звук все усиливался, пока на дверь его камеры не наползла смутная тень. Еще секунда, и в поле зрения Олега появился охранник.
Им действительно оказался киборг с застывшими чертами миловидного женского лица. В остальном эта машина не отличалась оригинальностью: тело заковано в камуфлированную броню, ремень импульсной винтовки перекинут через плечо, на запястье правой руки петля с болтающейся резиновой дубинкой.
Киборг дошел до тупика, остановился, повернулся на каблуках и, не сбиваясь с ритма шагов, двинулся обратно.
Шаги слышались все глуше и глуше, из чего Олег чисто машинально сделал вывод — охранников на каждом балконе всего двое.
Глава 2
Утро, если так можно обозначить чисто условный Рассвет на борту космической станции, началось с того, что под потолком вертикального квадратного колодца ярко вспыхнули режущие глаз рефлекторные лампы, и по периметру пятнадцати балконов заскрежетали отворяемые двери камер.
Олег, который в какой-то момент все же сумел забыться тяжелым, полным бессвязных кошмаров сном, вздрогнул и открыл глаза.
Явь, внезапно навалившаяся со всех сторон, оказалась настолько хуже той кошмарной бессмыслицы, которая присутствовала в его тяжелом забытьи, что Олег моментально расстался с одурью сна. Низкий потолок камеры, решетчатая дверь, набранная из побитых ржавчиной металлических прутьев в палец толщиной, и доносящиеся со всех сторон, отнюдь не ласкающие слух звуки живо напомнили ему, где он находится.
Несколько минут Олег лежал, бессмысленно уставившись в низкий потолок камеры. Его вдруг охватила такая безысходность, такая подавленность, что, казалось, жить дальше незачем и сил на это попросту нет…
Из состояния оцепенения его вырвал резкий, режущий по нервам скрип повернувшейся на петлях двери.
— КХ-157, на выход! — раздался ровный, безликий голос.
В первый момент Олег не понял, что слова обращены именно к нему, — тюремный номер, присвоенный капитану Лепетову в фильтрационном лагере для военнопленных, еще не обрел в его сознании удручающего звучания собственного имени.
— На выход! — повторил тот же голос.
Олег, не меняя позы, повернул голову.
В дверях его камеры стоял киборг. О том, что это была женщина, напоминали разве что легкие выпуклости нагрудной брони, да еще тонкое строение черт лица.
Она смотрела на него абсолютно равнодушно, как смотрит на человека обыкновенное электронное устройство, снабженное системой визуального восприятия. Человеческий облик не мог обмануть Олега, он и раньше имел дело с киборгами, а потому знал, как нужно отличать их от живых людей. «Однако, — отметил про себя Олег, вставая с жесткого топчана, — это не то, с чем мне приходилось сталкиваться до сих пор…»
Кожа киборга отливала натуральным цветом живой плоти и внешне совсем не походила на скверную подделку из синтетического материала, которым обычно обтягивались кибернетические подобия человека. Более того, проходя мимо застывшей у дверей его камеры фигуры, Олег с некоторым смятением понял, что та дышит.
Удивляться дальше и анализировать увиденное он не смог по самой прозаической причине — стоило ему перешагнуть порог камеры, очутившись на узком балконе с низкими сварными перильцами, как его внимание тут же переключилось на вещи, куда более неприятные, чем созерцание новой модели человекоподобной машины.