Он молчал, глядя на этих двоих, и эти двое тоже молчали, глядя на него, с той разницей, что Василий глядел угрюмо, а эти двое – со смесью скуки и иронии. Секунды примерно с тридцатой молчания ситуация стала напоминать упражнение «кто кого переупрямит». Переупрямил Василий: самоубийцам упрямства не занимать.
Смуглый скосил глаза на блондина, блондин – на смуглого. Смуглый поджал губы и чуть заметно кивнул со значением: тяжелый, мол, случай. Блондин молчаливо согласился с данным мнением. Еще секунда – и кто-нибудь из них первым начал бы разговор с Василием, но секунда – достаточный срок, чтобы в него могло уложиться хотя бы одно событие.
Оно и уложилось.
Вспышка заставила ненадолго ослепнуть, а уж грохнуло просто неописуемо. Василию показалось, что у него взорвалась голова. С потолка посыпалась пыль. Стеклянная столешница одного из журнальных столиков раскололась с тупым звуком, по ковру запрыгали осколки. Оконные стекла не лопнули лишь потому, что комната не имела окон; Василий только сейчас это заметил.
А следом за вспышкой и грохотом в комнате неизвестно откуда появилось голое, мокрое, как из бани, человеческое с виду существо. Материализовавшись прямо в воздухе, оно обрушилось на пол, огласило помещение жалобным воем, скорчилось на ковре в позе эмбриона, явно стараясь занимать в этом мире как можно меньше места, задрожало и вдруг исчезло. Осталась оседающая с потолка пыль, осколки стекла да влажное пятно на ковре.
Все трое дернулись, но из троих лишь Василий не знал, что он будет делать в следующую секунду. А смуглый с белобрысым знали.
– Опять этот идиот!.. – зарычал смуглый, проворно вскочив с кресла.
– А кто же еще? – проскрежетал блондин, морщась и ковыряя длинным мизинцем в ухе.
– Он допросится!
– Тихо, тихо… Не делай резких движений… Да, допросится. Кто бы сомневался. Но не от нас.
– Ага, ага… – Курчавый крепыш потоптался и сел на прежнее место. – Откуда тебе знать, что не от нас? Может, Рудра так и запланировал, что как раз от нас?
Белокурая бестия погрузилась в задумчивость. Курчавый победно сверкнул глазами, после чего уставился на разбитый столик и срастил его взглядом. Один длинный стеклянный осколок переполз через ногу Василия, извиваясь червяком, как гуттаперчевый. Но не это поразило сильнее всего.
– Вы знаете Рудру? – спросил он.
– Да кто ж его не знает… – пробурчал курчавый, уничтожая взглядом пыль на ковре и в воздухе. Мокрое пятно также съежилось и пропало. – Слышь, парень, ты уже в себе? Тогда сядь нормально, вон кресло… Ты уж прости, но боги между собой не «выкают», им на «ты» как-то проще…
– Боги? – тупо спросил Василий.
– Потенциальные, – признался курчавый. – Но по мелочи и мы кое-что можем. А уж понять, зачем ты здесь, сможет кто угодно. Ведь Рудра и тебе предложил стать богом, верно? И ты согласился. Я потому так уверенно говорю, что знаю. Кто отказывается, тот сюда не попадает. Значит, богом, говоришь?..
Василий уже и сам не знал, кем он хочет стать.
– Что молчишь? – напирал курчавый. – Все еще в себя прийти не можешь? Пора бы уже. Раз уж ты здесь, так давай садись, как подобает богу, а не рабу. Или помочь?
– Не надо. – Василий сам дотащил себя до кресла. Ноги хоть с трудом, но слушались, а общее самочувствие вполне можно было выразить словами «отсидел весь организм».
«Это нервное», – подумал Василий, отметив, что, кажется, начинает приходить в себя. Контуженные барабанные перепонки и сетчатка тоже не беспокоили.
– Значит, боги, – пробормотал он, попытавшись состроить ухмылку, в чем не слишком преуспел. – Вообще-то я, можно сказать, почти атеист…
Это заявление насмешило странную парочку. Смуглый запустил пальцы в курчавую шевелюру и зашелся оглушительным хохотом. Раскачиваясь, он бил себя короткой рукой по толстому колену, бросал счастливый, как у ребенка в цирке, взгляд на Василия – и снова хохотал. Белобрысый веселился сдержаннее.
– Как же ты… ох, не могу… как же ты согласился стать богом, раз в бога не веришь? Ты Рудру-то видел?
– Видел.
– И все равно не поверил? Ой, у меня сейчас что-нибудь лопнет внутри… – Курчавый трясся и булькал. – А самому стать тем, в кого ты не веришь, – это тебе как, ничего? Вписывается в твою гносеологию?
Василий угрюмо молчал.
– Ладно, в кого ты там веришь, а в кого нет, это твое дело, – отсмеявшись, заявил смуглый. – Звать-то тебя как?.. Впрочем, знаю: Василием. Ничего, нормальное имя, бывают и похуже. Ты русский. Я Хорхе из Панамы, а вот этот долговязый неудачник – Ральф из Австрии. Оба – кандидаты в боги, прошу любить и жаловать.