— 10-
сон, как вещий и поняли, что беда идет на отчую землю за «многия прегрешения». И только покаяние поможет спасти православный мир,
великого князя и церкви христианские.
Тогда и было решено перевезти чудотворную икону Божьей Матери для всенародного моления к Заступнице о прощении, для святого омовения ее образа и благословения воинства, которому предстояло жестокое сражение.
Митрополит вернулся в храм. Обступившие его клир и причастники — служители церкви, под молебное пение внесли украшенные покровцами посеребренные носилки. Икону Богородицы сняли с киота и установили на ложе носилок. Несколько молодых иереев разом подняли носилки на плечи, и процессия тронулась наружу.
Толпа народа, сгрудившаяся около дверей собора, толкаясь, расступалась и падала на колени. Люди клали земные поклоны, слышались плач и стенания:
— Избави нас от бед, Богородице Чистая!
— Не презри грешных молений!
— Владычице, помози!
Словно шелест ветра, звучали тихие молитвенные прошения. Христиане протягивали руки к чудотворному образу и крестились.
Икону несли на руках до самой Москвы. Шествие длилось десять дней. И на всем пути образ Спасительницы встречали взволнованные толпы народа. Каждое городище высыпало на дорогу всем миром, от мала до велика, чтобы поклониться Заступнице. Люди стояли живым коридором, склонив спины до земли. Они молились, следовали за крестным ходом и отчаянно просили:
— Пресвятая Богородице, спаси нас!
Сквозь слезы глядели христиане на удаляющуюся икону, которая плыла над землей русской тихо, словно прислушиваясь к тому, что происходит за спиной. Ее провожали вздохи надежды.
Полчища Ахмата двигались вдоль Оки, высматривая место для переправы, которая откроет им путь в Московию. Земли левобережья принадлежали князю литовскому Казимиру, союзнику ордынцев. Поэтому кочевники шли не спеша, сытно подкармливая лошадей, и не скрывались от врага. Наоборот, они часто выезжали на береговой откос и смело разглядывали русских, притаившихся в зарослях напротив. Ордынцы что-то орали «урусам», насмехаясь над ними, грозили, размахивая в воздухе обнаженными мечами. А нередко пускали в их сторону стрелы, чтобы внушить противнику страх. Но стрелы не достигали противоположного берега, водная гладь была широкой. И тогда монголы, веселясь, начинали соревноваться между собой
— 11-
в дальности стрельбы, пытаясь достать москвитян, демонстрируя друг-другу силу и ловкость.
Батачулун со своим отрядом был в этих вылазках впереди всех. Сердце молодого аравта ликовало. На берегу ему выпадал шанс отличиться, показать мастерство стрельбы и занять достойное место в глазах других нукеров. Хорчину хотелось, чтобы о нем заговорили.
И его заметили. Темник Наранбатыр приказал смелому воину отыскать брод. Несколько дней отряд Батачулуна рыскал в речных зарослях, ища пологое место, где бы лошади могли спуститься к воде. Но берега Оки повсюду зияли отвесными обрывами, надежно прикрывая русское порубежье.
Батачулун злился. Он гнал воинов вперед, почти не давая им отдыха. Аравт жаждал быстрее отыскать место для переправы и получить благосклонность темника. А еще он мечтал первым подняться на русский берег, чтобы темник приблизил его к себе, и рассказал о смелости лучника великому хану.
Кому, как ни ему — Батачулуну — совершать воинские подвиги. Он лучший среди племени тангутов. Его стрелы летят дальше и чаще попадают в цель. Он большой и сильный. Не зря его назвали Батачулун — богатырский камень. Камни крошат стены крепостей, увлекая мощью своего удара тысячи тангутов, ойратов, ханхасы — всю легкую кавалерию на штурм. Он, — лучший аравт, увлечет хорчинов на вражеский берег, круша своей тяжелой рукой головы неприятеля. И тогда хан обязательно сделает его кешиктеном. Батачулун-кешик — воин гордился новым именем.
Наконец вечером четвертого дня поисков к аравту прискакал один из его нукеров, плутавших вдоль окского притока.
— Агай! — склонился лучник, приложив правую руку к груди, — там, — он ткнул камчой в сторону реки, — есть большой пологий берег! — воин выпрямился и радостно заулыбнулся.
Батачулун вскочил в седло и затрубил в рог, созывая нукеров, рассеявшихся в пожелтевших зарослях стариц и затонов.
Отмель была широкой и почти безлесой. Ее образовывал приток Оки. Огибая сопку, словно обвивая ее гигантским поясом, река стремилась в пойму, слизывая и ровняя подножие холма. За поворотом приток ширился и стихал. В его неглубокую воду можно было войти сразу сотням всадников.