Девушка листала конспекты, но ни одна строчка не оставалась в памяти, словно второкурсница разучилась читать. Допрос в кабинете следователя Рябинина - как разминка перед предстоящей перепалкой. Беседы не получится.
Щёлкнул замок, звякнули ключи. Жалобно, точно обиделись на хозяина, бросившего связку на тумбочку. Не в настроении. Впрочем, у Анатолия редко было хорошее настроение. Последний раз он широко улыбался неделю назад, когда за ужином показывал статью Светы на первой полосе местной газеты. Репортаж сестры о выборах в законодательное собрание преподаватели оценили высшим баллом.
Медленно, точно офицер на смотре войск, старший Орлов прошёл на кухню. Прислонился к холодильнику, сложил руки на груди. В глазах - ни капли сочувствия или тепла, только холодный расчёт. Убеждён Анатолий в правоте до глубины души, незыблем, как скала посреди океана. Невольно Мила почувствовала себя рыбёшкой, разбившейся об утёс и без дыхания погрузившейся на дно.
- Как ты попала в магазин?
Ни здравствуй, ни добрый вечер. Сразу обвинительный тон, будто Мила сидит на скамье подсудимых.
- Он заставил, да? Маслаков?
- Нет. Я захотела сама.
Представив, что беседует с подругой и пьёт фруктовый чай, Эмилия спокойно, без суеты и волнения, рассказала о случае на остановке, предложении Глеба Антоновича и вечерних часах в «Венском Вальсе».
- Вот значит, как, - словно опытный пианист, Анатолий поигрывал пальцами по серебристой дверце.
- Я занимаюсь тем, что нравится. Репортажи и очерки, это не моё.
Сколько раз девушка твердила это, когда впервые услышала волю отца! Плакала, умоляла, искала поддержи у подруг и учителей, но тщетно. Словно сговорившись, все вокруг твердили, что старший Орлов выбрал для дочери превосходную профессию.
- Чушь. Уделяла бы учёбе больше времени, училась бы не хуже сестры. От коллег только и слышу, как опаздываешь, фигурки в конспектах рисуешь, постоянно в окно смотришь. Не этому я учил.
- Мне это не интересно! Пусть Света гонится за сенсациями, ведёт журналистские расследования! Я хочу заниматься ювелирным делом!
- Нет.
Мила обхватила голову ладонями:
- Ну почему?
- Потому что я так сказал.
Неоспоримый довод! Просто, пуленепробиваемый! Железобетонный! Потому, что он так сказал! И так всегда! Всегда!
В душе клокотала бессильная ярость. Как заставить отца услышать? Что ещё надо сделать? Свернуть горы? Потушить солнце? Мила чувствовала себя Сизифом, который безрезультатно пытается вкатить на гору камень.
- Да хоть бы раз объяснил, что в этом плохого? Постоянно злишься, отчитываешь, как глупого дошколёнка... чем не угодила семья антикваров?
- Антикваров? Ну-ну, - он криво ухмыльнулся.
- Тогда кто они?
- Обыкновенные проходимцы! Продают фальшивки за огромные деньги! Хочешь опозорить фамилию и попасть за решётку?
- Неправда! К каждому изделию прилагаются свидетельства о подлинности!
- Не приходило в голову, что бумаги липовые? За деньги любой геолог и ювелир что хочешь подпишут.
- Не лги! Я много читала о камнях и могу распознать подделку!
- Да что ты можешь...
До боли Мила сжала губы. Отмахнулся, как от малолетнего ребёнка! Хоть бы раз поговорил, как с равной!
- В общем, решено. Больше в магазине не работаешь. Узнаю, что приблизилась к Маслаковым, выпорю и посажу под домашний арест.
Испугал! Ой как страшно!
- Я сама в состоянии решить, что и как делать. Работу бросать не собираюсь. Едва магазин отремонтируют, вернусь за прилавок. И мне всё равно, что ты думаешь.
Мила говорила ровно, не позволяла голосу дрожать. Сколько лет можно жить по чужой указке? Место в какой-нибудь дешёвой газетёнке тоже найдёт отец? И жениха приведёт? И скажет, столько внуков хочет? Имена придумает? Ну уж нет. Терпение достигло предела.
- И думать забудь, - Анатолий пропустил тираду мимо ушей, - пока мы живём под одной крышей, всё решаю я. Не нравится, собирай вещи и иди на все четыре стороны. Иначе - молчи. Ты можешь быть ведомой, но не ведущей.
- Если я правда соберусь...
- Смелости не хватит.
Девушка отвернулась.
- Поужинай и ложись спать. Я не голоден, - он расстегнул манжеты рубашки, ослабил ворот, - рано утром кое-куда поедем, - старший Орлов ушёл в комнату.
Второкурсница потирала озябшие плечи. Ладони тряслись, будто без перчаток очутилась на улице в мороз. Всё, как всегда. С младых лет отец решал, что для Милы хорошо, а что плохо. Выбирал друзей, покупал книги, записывал на факультативные занятия, решал, как стричь волосы. Ладно, пока дочь была ребёнком, он мог судить с высоты опыта, но те годы миновали! Через два месяца Миле исполнится двадцать, а она до сих пор остаётся марионеткой в руках опытного кукловода.