Батыгин взглянул вниз. Геликоптер пролетал над центральной частью города. Редкие автомобили на огромных скоростях неслись по пустым магистралям. Липы сплелись кронами, и сверху казалось, что серое асфальтовое полотно проложено между двумя рядами высоких зеленых клумб.
За три часа, проведенных в Совете Министров, Леонов и Батыгин успели обсудить все главные вопросы, но и сейчас продолжали думать о них.
— К сожалению, мы не можем забывать, что в Америке наряду с дружественными нам учеными и государственными деятелями, разумно оценивающими действительность, есть и частная Компания по эксплуатации планет, — Леонов сказал это так, будто они с Батыгиным и не прерывали разговора… — Если эти дельцы узнают о вашем замысле…
— Они не узнают о нем, — ответил Батыгин. — Никто, кроме вас и еще нескольких человек, ничего не узнает до тех пор, пока звездный корабль не покинет Землю. Мой полет не включен в программу Международного космического года, и за нами сохраняется право не разглашать целей.
Вертолет давно миновал городскую черту Москвы и летел над широко раскинувшимися городами-спутниками, стокилометровым кольцом окружавшими столицу. Некоторые из них еще достраивались — застывшие краны то и дело попадались внизу.
— Значит, принцип неравномерности, — задумчиво произнес Леонов. — Не думал, что вы найдете ему такое применение. Прочитайте-ка еще разок, как он у вас сформулирован.
— Закон или принцип?
— И то и другое.
Батыгин извлек из сумки небольшую книжку, опубликованную им несколько лет назад, и привычно раскрыл ее на семьдесят восьмой странице.
«Неравномерность движения, взаимодействия, развития предметов и явлений природы есть всеобщий закон, — прочитал он. — Из этого объективного закона природы вытекает методологический принцип — принцип неравномерности:
Для правильного познания окружающей нас природы, для правильного управления природными процессами нужно исходить из того, что предметам и явлениям в природе присуща неодинаковая способность к взаимодействию, развитию, изменениям; что непрерывное обновление и развитие, возникновение и уничтожение в разных предметах и явлениях природы протекает с разной скоростью во времени и пространстве; что накопление количественных изменений и переход их в качественные протекает с разной скоростью в разных явлениях; что, наконец, все эти процессы в одних и тех же явлениях природы протекают с разной интенсивностью, что одни и те же явления природы обладают разной динамичностью в зависимости от условий места и времени».
Батыгин закрыл книгу.
— Особое значение приобретает сейчас и та старая истина, что люди могут быть причиной резкого ускорения или резкого замедления природных процессов, — добавил Батыгин.
— «Причиной резкого ускорения», — повторил Леонов. — Я помню, вы писали о принципе неравномерности еще в молодости…
— Да, он — моя первая любовь в науке. — Батыгин подумал и добавил: — И последняя, наверно. Как видите, на нем основывается мой замысел…
— И вы совершенно убеждены в успехе?
Батыгин пожал плечами.
— Абсолютной гарантии дать не могу, но уверен, что не ошибаюсь. Ведь пока строго не доказаны всего два положения: вероятное развитие планет с разной скоростью (я имею в виду близкие по своей природе планеты) и способность людей ускорять планетарные процессы. Это нам и предстоит окончательно доказать.
— Я верю в успех вашей экспедиции, — сказал Леонов, — верю, несмотря на фантастическую смелость замысла… Но самое, пожалуй, сложное и ответственное — сейчас же начать подготовку второй экспедиции, той, что, по вашему плану, должна вылететь лет через тридцать. Хотелось бы, чтоб возглавили ее те, кто побывает там вместе с вами. Но тридцать лет!.. Даже если с вами полетят двадцатилетние юноши, — к тому времени им будет под пятьдесят…
— Меньше, чем мне, все-таки…
В дачном поселке, загнав вертолет в ангар, Батыгин и Леонов спустились к реке и выкупались. Леонов — худой, с выступающими ключицами и острыми плечами — окунувшись несколько раз, выскочил на берег. А Батыгин ровным спокойным кролем ушел на середину реки. Несмотря на почтенный возраст, он был еще крепок, силен, и плотное тело его не выглядело старческим. Но на берегу, растираясь мохнатым полотенцем, он пожаловался:
— Трудно стало поддерживать спортивную форму. А нужно. Иначе не долечу. Автоматика автоматикой, но и от нас самих потребуется предельное напряжение.
Они продолжили разговор у Батыгина. Дача, которую ему предоставляла на лето Академия наук, стояла на высоком берегу реки Москвы, но реку скрывал яр, и за деревьями виднелся лишь низкий левый берег, занятый совхозными полями и огородами. В раскрытые окна веранды заглядывали ветви вишен с алеющими среди темной зелени плодами; от крыльца к калитке шла выложенная камнем дорожка с желобками для стока воды по краям; по обе стороны от нее густо разрослась сирень.
Батыгин и Леонов, отдыхая, устроились на веранде в просторных пластмассовых креслах.
— Найти продолжателей — я имею в виду таких, которые наверняка не свернут с пути, — конечно, не просто, — сказал Батыгин. — К счастью или несчастью, но мои сыновья так и не проявили интереса к космическим проблемам. Оба они работают сейчас в Сибири, на нефтекомбинате. Один ведает автоматикой, а второй, химик, занят получением из нефти белков и сахара. Когда приезжают, все бранятся, что люди расточительно сожгли нефть, вместо того чтобы использовать ее для изготовления пластмасс и продуктов питания. Но этого, как говорится, уже не исправишь… Н-да. Вы помните дневники Амундсена? Он никогда не брал в экспедиции родственников, считая, что никакие дополнительные причины — привязанности или симпатии — не должны отражаться на дисциплине и на работе. В космических пустынях, как и в полярных, тоже необходима железная дисциплина и абсолютное равенство всех перед руководителем… Вот почему иной раз я радуюсь, что мои сыновья увлеклись земными проблемами… А к молодежи я давно уже присматриваюсь. Думаю, что поиски мои увенчались успехом.
— Чем же покорил вас избранник?
— Это долгая история. Я знал его, вернее видел, еще совсем маленьким. Отец его, Андрей Тимофеевич Строганов, ведал снабжением при подготовке экспедиции на Луну. У него здесь, в поселке, дача, но мы с ним редко видимся. — А сын его у меня часто бывает. Это человек особого склада. Все началось с того, что я увидел юношу, идущего на высоте трех-четырех метров по натянутому стреловому тросу экскаватора. Этакий канатоходец, понимаете ли. Когда он слез, я узнал сына Строганова, но для чего он маршировал по тросу — спрашивать не стал… А месяца через три прибежал ко мне Андрей Тимофеевич и с порога кричит: «Спасите сына!» — «От чего, спрашиваю, спасти?» — «Помешался, говорит, на космосе. Заперся в своей комнате и на все вопросы отвечает, что не выйдет, потому что приучает себя к изоляции в ограниченном пространстве». В общем вообразил, что комната — кабина звездолета. Меня заинтересовал доморощенный астронавт, и я пошел к Строгановым. По дороге Андрей Тимофеевич уверял меня, что сын у него больной, слабый и, в частности, страдает вестибулярной недостаточностью… Я сразу же смекнул, почему он расхаживал по тросу — тренировал органы равновесия и, как видно, преуспел в этом… Дома мне пришлось выслушать стенания мамаши: ее больше всего тревожило, что сын приучает себя к какой-то хоть и калорийной, но малообъемной пище, а ведь известно, что все мамы очень любят, чтобы дети их много ели…
Батыгин рассказывал все это с легкой усмешкой, но Леонов, внимательно наблюдавший за ним, угадывал глубокую привязанность старого астронавта к юноше…
— Когда я назвал себя, мальчишка вышел из комнаты, — продолжал Батыгин. — Он оказался прекрасно сложенным мускулистым парнем и прямо заявил мне, что решил стать астрогеографом и готовит себя к космическим путешествиям так же, как в начале столетия люди готовили себя к полярным… Я спросил, чем же, в таком случае, он заменил лыжи и обтирание ледяной водою?.. Выяснилось, что у него разработана целая система, включающая легкую атлетику, гимнастику, плавание, езду на мотоцикле с недозволенной скоростью… Короче говоря, все у него было поставлено серьезно. От затворничества я мальчишку избавил, а систему тренировки одобрил. И нажил себе тем самым недругов в лице его родителей. Как на грех, он попал в аварию на мотоцикле и рассек себе голову у правого виска… Мне пришлось выслушать немало неприятных слов, но дружба наша с мальчишкой от этого не пострадала… Недавно я летал в Сибирь — навестить сыновей — и взял его с собою. Удивительно целеустремленный юноша. И думающий. Много читает, стремится осмысливать все по-своему. Даже со мною спорил. Наивно, а все-таки спорил. На обратном пути мы с ним совершили короткую вылазку в Саяны…