— Можете пойти отдохнуть, — разрешил Джефферс. — Я сам понаблюдаю за Марсом.
— Если вы не возражаете, я останусь. Мне не хочется отдыхать.
— Хорошо, оставайтесь. Но когда вы надумаете отдохнуть и уйдете из моей каюты, никому и ничего не говорите там.
— Не скажу, — ответил Кларк. — Зачем волновать людей? Рано или поздно они сами все поймут…
На следующий день (экипаж астроплана продолжал жить по земному времени) Джефферс понял, что не один Кларк догадывался об опасном положении экспедиции. За обедом Джефферса прямо спросили об этом. Он ответил, что страхи преувеличены. Ему не поверили и попросили показать расчеты. Джефферс резко оборвал разговор. Ему подчинились.
«Сегодня мне удалось предотвратить бунт, — думал Джефферс. — А завтра?..»
— Вы можете перебраться в мою каюту, — сказал он Кларку. — Совсем перебраться, — добавил он. — У вас есть оружие?
Кларк кивнул.
— Мне не хотелось бы, чтоб нам помешали вести наблюдения до конца, — пояснил Джефферс.
Разговор этот происходил в каюте Джефферса, и миссис Элеонора слышала все. Она сидела в небольшом уютном кресле, взятом специально для нее, и едва приметно улыбалась.
— Знаешь, о чем я сейчас вспоминаю, милый? — спросила она у Джефферса. — О вечере в Рио-де-Жанейро, когда мы отдыхали на веранде с Батыгиным. Я вспоминаю о нем потому, что тогда окончательно решила лететь с тобой, и это было очень верное решение, и еще потому, что мы напрасно взяли с Батыгина слово встретиться с нами после возвращения на Землю…
— Я перейду к вам, — сказал Кларк. — Раз вы мне разрешаете, я перейду…
Через несколько часов Джефферс понял, что Марс уже миновал то место, где они должны были встретиться.
Еще через день астроплан Джефферса попал в зону притяжения Марса и резко изменил направление полета…
— Получена радиограмма от Джефферса, — сообщили Батыгину в институте. — Он пришел к заключению, что знаменитые марсианские «каналы» — тектонические трещины.
— Выводы Джефферса совпадают с нашими, — сказал Батыгин. — Но почему он поторопился сообщить свои наблюдения на Землю? Почему не дождался высадки на Марс?.. Такая торопливость… Что-то непохоже на Джефферса…
Батыгин смотрел на радиста так, как будто ждал от него ответа, и тот смущенно пожал плечами:
— Не знаю…
— Не знаете?.. Я тоже не знаю. О чем еще говорится в радиограмме?
— Он открыл новые темные пятна «морей» и сообщает их координаты.
— Т-а-а-к. Больше ничего?
— Вот текст. Посмотрите…
Батыгин быстро пробежал глазами узкую телеграфную ленту и положил ее на стол радиста…
— Н-да, совсем не похоже на Джефферса, — задумчиво произнес он. — Совсем… Если будут новые известия, сообщите мне немедленно.
Батыгин прошел в демонстрационный зал.
Звездоход уже давно выехал за пределы темной каймы и быстро полз по поверхности красноватого «материка» — светлого пятна на диске Марса. Теперь совершенно иные марсианские пейзажи проплывали на экране: здесь не было снега, не было кустов — пустыня расстилалась перед наблюдателями. Как и на Земле, ландшафты ее менялись: ровные глинистые пространства чередовались с песчаными — иногда ровными, лишь слегка тронутыми рябью свея, иногда бугристыми с невысокими пологими холмиками, напоминающими земные барханы; не очень часто, но попадались и каменистые пустыни, и звездоходу приходилось обходить острые ребристые скалы, возвышающиеся на метр-два над поверхностью. В отличие от земных эти пустыни не испытывали зноя. Лишь до десяти-пятнадцати градусов тепла поднималась температура днем, а ночью стремительно падала до сорока градусов мороза.
И все-таки в этой пустыне теплилась жизнь: когда телеобъектив приближался вплотную к грунту, на экране удавалось различить белую крупку — очевидно, очень выносливый лишайник — и небольшие темные комочки, похожие на очищенный грецкий орех. Астрогеографы никак не могли решить, что это такое, но потом Травин вспомнил, что видел похожие на эти комочки лишайники в холодных высокогорных пустынях Тянь-Шаня — сыртах, и предположил, что марсианские комочки — тоже растения. Догадка всем показалась убедительной.
Звездоход шел по пустыне целый день, и одни и те же ландшафты повторялись на экране. Это начинало утомлять, внимание наблюдателей притуплялось, но вдруг сразу несколько человек удивленно вскрикнуло: на красно-буром грунте отчетливо виднелось что-то белое. Лютовников остановил звездоход и приблизил телеобъектив к находке. Сомнений быть не могло: на экране виднелись полузасыпанные песком, выбеленные солнцем и ветром кости небольшого животного — тонкие, хрупкие на вид.
— Он недавно погиб, совсем недавно! — подразумевая зверька, сказал зоолог Шатков. — Значит, есть и живые!
А потом на экране появился обрыв. Он взволновал всех, пожалуй, больше, чем ископаемое дерево и кости животного: телеобъектив подвели вплотную, и все отчетливо увидели, что породы залегают отдельными слоями. Но так они могли отложиться только в море… Следовательно, в далеком прошлом на Марсе наряду с материками имелись настоящие моря и, вероятно, обширные… И в морях этих бурлила жизнь — быть может, сходная с земной, быть может, нет, — в них плавали неведомые существа, внешне, очевидно, напоминавшие рыб или тюленей, потому что в водной среде на любой планете у животных должна выработаться обтекаемая форма…
Но недолго пришлось астрогеографам изучать склон обрыва: экран помутнел сначала едва заметно, потом муть стала сгущаться и в конце концов наблюдения пришлось прекратить. В первый момент все решили, что случилось неладное с приборами, и Лютовников с Костиком попытались устранить помехи.
Они еще возились с регуляторами, когда включился микрофон и дежурный астроклиматолог сообщил:
— Температура на Марсе пять градусов тепла, скорость ветра двадцать восемь метров в секунду…
— Пылевая буря, — коротко сказал Батыгин. — Сейчас там творится бог знает что!.. Оставьте приборы в покое и закройте астролабораторию: может поцарапать объектив песчинками.
Буря продолжалась несколько часов, и из обсерваторий поступило сообщение, что на диске Марса замечено желтоватое облако.
На следующее утро звездоход достиг края пустыни, и с вершины холма открылся вид на равнину, поросшую низкой кустарниковой растительностью голубоватого цвета.
Звездоход начал спускаться к зарослям. Неожиданно что-то мелькнуло на экране и исчезло.
— Зверь! — крикнул Виктор. — Самый настоящий зверь!
— Показалось тебе, — возразил кто-то, но долго спорить не пришлось: звездоход подошел вплотную к зарослям, и теперь на экране виднелись приземистые кусты с тонкими голубоватыми листьями и сизой корой. А потом из зарослей осторожно, боязливо озираясь, выглянула узкая серая мордочка с большими глазами и «заячьей» верхней губой.
— Грызун! — крикнул зоолог Шатков. — Грызун!
— Тише! — предостерегающе шепнула Светлана, и все засмеялись: нет, криком на Земле не вспугнешь марсианского зверька!
— Это безусловно грызун! — волновался зоолог; из просто зоолога он неожиданно превратился в астрозоолога и, чувствуя, что ему суждено стать родоначальником новой науки, пришел в величайшее возбуждение. — Я уверен, что он кормится, обгрызая кусты, подобно зайцам. Иначе ему не прожить зиму!
Заключение астрозоолога все признали логичным, спорить с ним никто не стал.
А с экрана в темный зал Института астрогеографии по-прежнему смотрела серая мордочка с темными глазами, и ноздри влажного маленького носа едва заметно вздрагивали. Зверек изучал невиданный предмет — звездоход — с не меньшим любопытством, чем его самого изучали в Москве, на экране…
Но вдруг мордочка исчезла, и ветви бесшумно сомкнулись.
— Кости, попавшиеся нам в пустыне, тоже от небольшого животного, — сказал Батыгин. — Интересно, водятся ли сейчас крупные звери на Марсе?
— А может быть, нам удастся найти какую-нибудь долину, где марсианская жизнь еще не угасает! — вслух размечталась Светлана.