Уже больше двадцати дней находился в полете астроплан Батыгина, и люди настолько привыкли к новым, необычным условиям существования, что теперь все чувствовали себя как дома, никто не нарушал строгого распорядка, как это случалось иногда в первые дни. Каждый делал свое дело, в точно определенное время являлся завтракать, обедать и ужинать, а затем укладывался спать, потому что свет выключался сразу во всех неслужебных помещениях звездолета…
Денни Уилкинс спал, и если бы кто-нибудь подошел к нему, то услышал бы спокойное тихое дыхание, дыхание человека, спящего глубоким сном.
Проснулся Денни Уилкинс внезапно. Он не пошевельнулся, даже дыхание его оставалось тихим и ровным, как прежде. Он только чуть-чуть приоткрыл глаза и настороженно прислушался. Сознание включилось немедленно, словно он и не спал. В абсолютной тишине слышалось лишь ровное дыхание людей. Денни Уилкинс узнавал всех по дыханию — все лежали на своих местах и все спали. Он припомнил, как укладывался вечером, как засыпал, — ничего необычного не случилось.
А между тем проснулся Денни Уилкинс от ощущения близкой опасности. Он и сейчас чувствовал ее, словно кто-то стоял за спиной.
Денни Уилкинс справился с нервами. Он понимал, что непосредственно сейчас ничто не может ему угрожать. И все-таки что-то угрожало. Денни Уилкинс верил этому профессиональному чувству опасности — оно не раз спасало его. Но что может угрожать ему?.. Он до мельчайших подробностей восстановил в памяти все разговоры за минувший день. Нет, ничего подозрительного не произошло. Даже если бы кто-нибудь бросил на него излишне пристальный взгляд — он отметил бы и это. Но для всех астронавтов он уже давно был хорошим знакомым, простым, веселым, общительным парнем; они не только называли его «товарищ», но и действительно считали товарищем. А с некоторыми из них у Денни Уилкинса завязались отношения, похожие на дружбу, ту самую дружбу, которую он не понимал, в существование которой не верил. Забавно все получилось у него. Он пришел в коммунистическую страну как враг, начал с убийства, а потом, сам не ожидая того, встретил любовь, узнал, что такое дружба… Денни Уилкинс усмехнулся. Что и говорить, судьба его сложилась более чем странно!.. В конце концов люди, с которыми его столкнула судьба, — действительно славные люди, и заняты они замечательным делом. Будь он просто Денни Уилкинсом, а не агентом под кличкой «Найденыш», он, пожалуй, сам увлекся бы их замыслом!
«Да, решение не уничтожать их — правильное решение, — подумал он. — Пусть спокойно занимаются своим делом. Я никогда не включу эту проклятую адскую машину».
Подумав это, он тотчас сообразил, отчего проснулся: его разбудил страх перед миной, которую он пронес в звездолет… Странно! Он же выключил ее, обезвредил… Это было нелегко, он знал, что может подорваться, но все-таки выключил. Чего же испугался он теперь?.. «Бояться нечего, — сказал он себе. — Совершенно нечего». Но страх не проходил. Денни Уилкинс просунул руку под матрац и притронулся к мине. Она была гладкой, тепловатой, и Денни Уилкинсу показалось, что пальцы его ощутили какое-то едва уловимое движение, тончайшую вибрацию. Он не отдернул руку, он продолжал тщательно обследовать мину, и ему казалось, что пальцы продолжают ощущать глубоко скрытое таинственное движение.
«Ерунда, — сказал себе Денни Уилкинс. — Чистейшая ерунда. Шалят нервы».
Он снова прикрыл мину и устроился поудобнее на койке. Но заснуть ему не удалось. Неужели Герберштейн в чем-то обманул его? Как будто шеф всегда неплохо относился к нему. «Неплохо относился! — тотчас усмехнулся про себя Денни Уилкинс. — Он ни перед чем не остановится. Мог и обмануть».
«Нужно держать себя в руках, — подумал Денни Уилкинс. — Не стоит зря трепать нервы. На худой конец — трах! — и готово. Охнуть не успеешь».
Незадолго до общего подъема он забылся коротким сном, однако и днем его не покидало ощущение смутной тревоги.
Следующая ночь выдалась еще тяжелее. Снились кошмарные сны, было трудно дышать и казалось, что грудь вот-вот разорвется. Денни Уилкинс заставил себя проснуться и повернулся на спину. Было жутко, отчего-то тоскливо, и он едва не поддался отчаянию…
«Избавиться бы от мины, — подумал Денни Уилкинс. — Но как от нее избавишься?.. За окошко не выбросишь!..»
Тревожно, тяжело спали и соседи по каюте — кто-то бессвязно бормотал, слышались стоны. Неровно, всхрапывая, словно заглатывая воздух, дышал Лютовников, спавший у противоположной стенки. Потом он вскрикнул, и Денни Уилкинс перестал слышать его дыхание.
Снова Денни Уилкинс заснул только под утро. Разбудили его страшные слова:
— Умер Лютовников.
В их каюте собралось уже много народу, и Денни Уилкинс не видел койку Лютовникова — ее загораживали спины.
— И Батыгину ночью было плохо, — сказал врач. — Пришлось уколы делать. Какая-то странная ночь была… А Лютовников даже не проснулся…
— Он же ничем не болел, — говорил Костик о Лютовникове, и голос его звучал печально-печально. — Два года мы почти каждый день виделись с ним. Он никогда ни на что не жаловался.
— Может быть, летаргия? — спросил кто-то с надеждой.
— Какая там летаргия, — ответил врач. — Сердце. Только сердечники так умирают — заснул и не проснулся.
Вошел, тяжело ступая, Батыгин. Все посторонились, пропуская его. Он опустился на край койки и долго сидел, ни слова не говоря. Потом он поднялся и также молча направился к двери.
— Вскрывать будем? — спросил врач у Батыгина.
— Нет, зачем же. Приборы зарегистрировали резкое изменение космических силовых полей. От этого и на Земле увеличивается количество инфарктов. Связь с электрическими зарядами тела — так, кажется, объясняют, — Батыгин сделал слабый жест в сторону врача. — Станислава Ильича придется опустить в люк. Иного выхода нет.
«Опустить в люк!» — Денни Уилкинс тотчас подумал, что это, пожалуй, единственный способ избавиться от мины — выбросить ее за борт. Он извлек мину из-под матраца и принял самое деятельное участие в подготовке к похоронам. Труп Лютовникова плотно завернули в белую прочную ткань, и Денни Уилкинсу удалось положить между слоями ткани небольшую плоскую мину. Замотанного, подобно египетской мумии, Лютовникова, — первую жертву космического путешествия, — товарищи бережно поднесли к люку, опустили туда, тщательно закрыли люк, а потом специальные механизмы вывели тело покойного наружу. Всем казалось, что по земному обыкновению тело упадет вниз, исчезнет, но когда кому-то пришло в голову заглянуть в нижнее смотровое окно, то выяснилось, что тело Лютовникова продолжает лететь рядом с астропланом. Это было необычное, тяжелое зрелище: на черном фоне бесконечного пространства плыл плотно укутанный в белое продолговатый сверток. Он летел рядом со звездолетом день, второй, третий, четвертый и только на пятый начал понемногу отставать и уходить в сторону.
И астронавты, встречаясь, говорили друг другу:
— Еще здесь.
И через день снова:
— Еще здесь.
И Денни Уилкинс тоже следил за телом, обреченным вечно летать в космосе при температуре, равной абсолютному нулю, летать вечно, — если только не взорвется завернутая в саван мина.
«Что ж, в таком случае один мертвый спасет сто живых, — думал Денни Уилкинс. — Ему-то все равно…»
«Но спасет ли? — эта мысль пришла совершенно внезапно. — Ведь тело находится совсем рядом с корпусом астроплана! Взрыв будет страшной силы и наверняка повредит звездолет!»
Денни Уилкинс не спал всю ночь, ожидая взрыва и мысленно готовясь к смерти, но ничего не случилось. Утром он первым подбежал к нижнему смотровому окну.
Белый продолговатый сверток исчез. Исчез бесследно. Он не мог резко отстать, а если бы отставал равномерно, то был бы виден.
Но его не было.
«Значит, мина сработала, — подумал Денни Уилкинс и расстегнул ворот рубашки. — Значит, сработала. Предчувствие не обмануло меня. Сегодня как раз месяц — месяц, как мы в полете, и этот срок называл посланец Герберштейна… Но почему же взрывом не повредило астроплан?.. Ба! Да потому, что взрыв произошел в безвоздушном пространстве, и разрушительной волны не образовалось! Все ясно, как божий день!.. Но что придумал Герберштейн?.. Я же выключил механизм… Впрочем, теперь это безразлично. Важно, что полет продолжается…»