Виктор на секунду умолк; живо представилось ему то мгновение, когда они, сбросив последние камни, бережно подняли тяжелый гладкий цилиндр. Все стояли молча, пораженные невероятным открытием… Никогда ранее не осознавал Виктор с такой зримой конкретностью бесконечности природы, ее неисчерпаемого многообразия. Порою и раньше ему казалось, что он соприкоснулся с вечностью, ощутил ее холодное дыхание, порою и раньше охватывало его смешанное чувство восторга, веры в собственные силы и робости, страха перед бесконечностью. Но все, что случалось раньше, случалось на Земле, а это произошло после того, как сбылись самые фантастические мечты, — произошло на Венере, на планете, которую они собирались сделать своим вторым домом… Сейчас они не встретились с таинственными межзвездными скитальцами, но кто может сказать, что произойдет после того, как люди поселятся на Венере?.. Что, если скитальцы еще раз залетят сюда?.. Примерно то же самое думали в те минуты и товарищи Виктора, молча рассматривая странный предмет…
Виктор тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и продолжал рассказ:
— Вот он, этот цилиндр, — Виктор поднял его и показал всем собравшимся. — Сколько времени пролежал он на Венере, мы не знаем. Но ржавчина не тронула стенки. Сделан он из вещества, очень похожего на сталь. Открыть цилиндр нам удалось без всякого труда — в намерения таинственных скитальцев и не входило запирать его на замок с секретом, они оставили цилиндр для следующих посетителей Венеры, которыми оказались мы… В первый большой цилиндр они вложили второй, поменьше, где и хранился документ, который сейчас у Николая Федоровича… Находка настолько поразила нас, что мы решили немедленно доставить ее в Землеград. А когда пришел неожиданный приказ продолжать работу, я подумал, что дело тут в каком-то недоразумении, и решил возвращаться. Вдруг мы погибли бы — тогда ни вы, ни те, кто прилетит сюда после нас, ничего не узнали бы. А в записке может содержаться какое-нибудь серьезное сообщение, а может быть, даже предупреждение… Вот, пожалуй, и все…
Рассказ Виктора и, главное, документ, который Батыгин продолжал держать в руках, произвели огромное впечатление. Все думали о новой великой тайне, о новой загадке, поставленной перед человеком космосом…
— Не знаю, кто они, — нарушил молчание Костик, — но только это равнодушные существа. Они прилетели на Венеру, сложили гурий и отправились дальше. А мы прилетели, чтобы преобразовать планету!..
— Наверное, им этого не было нужно, — возразил Батыгин. Нам нужно, мы и преобразуем… Вижу, что всем вам хочется посмотреть на документ. Посмотрите. А потом мы снимем с документа копию. Если специалистам на Земле удастся расшифровать документ, мы проникнем в великую тайну!
Все поочередно подходили к Батыгину и вглядывались в загадочные письмена с робкой надеждой хоть что-нибудь понять. Надежды, разумеется, не сбылись, никто ничего не понял, но все единодушно решили, что документ этот скорее всего простая справка о посещении загадочными астронавтами Венеры…
— В общем ясно, что они не с Земли, — заключил Свирилин. — Но откуда — не угадаешь!
— Даже если у них написано — откуда, мы же все равно не поймем, потому что по-разному называем одну и ту же звезду или звездную систему, — сказал Виктор.
— А вдруг у них тоже имеются какие-нибудь виды на Венеру, и в этом письме предупреждение? — спросил Костик.
— Не знаю, — ответил Батыгин. — Не будем гадать. Но разве люди не сумеют в крайнем случае постоять за себя?..
— Сумеют, — сказал Виктор.
Батыгин умирал. Большой умный человек, ученый-естественник, он чувствовал приближение смерти, знал, что протянет еще несколько месяцев, и ждал конца спокойно, не волнуясь и не волнуя других.
Только врач и Травин догадывались, что происходит с ним.
— Вы напрасно огорчаетесь, — говорил Батыгин Травину. — Свое дело я сделал, а моретрясение лишь немного ускорило конец. Я еще на Земле понимал, что отправляюсь в последнее путешествие.
Врач не стал протестовать, когда Батыгин попросил перевезти его в Землеград, к берегу океана. Большую часть времени Батыгин проводил теперь на берегу и лишь иногда медленно обходил человеческие владения на Венере. Однажды после долгого перерыва он встретился с Безликовым. Впрочем, слово «встретился» тут не очень подходит. Прогуливаясь по поселку, Батыгин увидел доброго молодца, лихо орудовавшего лопатой, — добрый молодец рыл для чего-то яму.
— А! Это вы, — сказал Батыгин. — Как самочувствие?
— Что за вопрос! — ответил Безликов. — Превосходно!
Он и на самом деле выглядел прекрасно. Полет за океан вновь приобщил его к геологии; глядя на него, теперь нельзя было даже заподозрить, что совсем недавно этот человек пережил страшную трагедию: утратил солидные источники, из коих привык черпать проверенные знания.
— Вот, грунт посмотреть надумал, — пояснил Безликов. — Шурф копаю. Своими руками — оно основательнее, прочнее…
— Пожалуй, — согласился Батыгин. — Самое важное — найти свое место в жизни и приносить людям пользу, а все остальное — пустяки.
— Правильно! — вгоняя лопату в землю, кивнул Безликов. — Главное — приносить пользу! А здесь мне понравилось, — широко показывая вокруг, признался Безликов. — На Земле я тоже с молотка и лопаты начинал. И на Венере пришлось. Геология — ничего не поделаешь! Хоть и астро, а все же геология. Такая наука!
Батыгин почти никогда не оставался один. К нему приходили за советами, рассказывали о сделанном, но Батыгин чувствовал, что все это — просто дань уважения, а на самом деле жизнь экспедиции настолько налажена, что опекать никого не нужно. И так получилось не потому, что все имели задания и теперь добросовестно выполняли их, а потому, что люди знали свое дело и каждый работал, не дожидаясь указаний… С атомохода «Витязь» сообщали, что на экваторе температура не превышает сорока градусов жары, что все в отряде здоровы и они производят посадки. С вертолета, отправившегося под начальством Свирилина в новые странствия, радировали, что на севере обнаружен мощный горный хребет с заснеженными пиками и действующими вулканами; самому высокому пику участники полета присвоили имя Юрия Дерюгина… Близилась осень; посев Мишукина с каждым днем набирал силы, и все ждали, что пшеница вот-вот заколосится. Шатков и Громов закончили монтаж батискафа и готовились к погружению. Виктор целыми днями ходил около них и все уговаривал Громова остаться на берегу и разрешить ему, Виктору, опуститься в глубины океана; но Громов не соглашался, и разговоры на эту тему велись у них с утра до позднего вечера…
А Батыгин думал, что вот таким и должно быть руководство при коммунизме — без мелочной опеки, без начальственного окрика. В сущности оно сведется к выработке общего плана и контролю за выполнением. А фактическое выполнение плана, осуществление идеи — это уже дело самого народа, сложившихся производственных коллективов сих выборными правлениями. Например, как протекает жизнь у него в экспедиции?.. Есть идея, которая всем понятна и близка, которой все увлечены, и люди вдохновенно трудятся, не думая, какой пост они занимают — руководящий или рядовой, потому что им дорого дело, а не собственная карьера… А он, Батыгин, давший людям эту идею, сейчас только наблюдает, правильно ли воплощают ее, нет ли диспропорций в выполнении общего задания…
И Батыгин с радостью думал, что если такие же люди прилетят на Венеру через несколько десятков лет, то дела тут пойдут отлично и история человечества на Венере действительно сложится совершенно иначе, чем на Земле.
Чаще всего рядом с Батыгиным сидел Денни Уилкинс: рука у него заживала медленно, и он не мог работать.
— Я вам не мешаю? — спрашивал он обычно у Батыгина.
— Нет, — отвечал тот, потому что Денни Уилкинс действительно не мешал ему.
— Хорошо мне с вами, — объяснил он как-то Батыгину. — Спокойно. Вот сидеть бы так и сидеть… И смотреть, как волны набегают на берег. Больше ничего и не нужно…