Бледная, обеспокоенная Элега посмотрела на него с благодарностью. Она задумалась, а потом кивнула:
— Смотритель Леббик никогда не сдастся. Мой отец за всю свою жизнь никогда не сдавался.
— В таком случае, ему предстоит этому научиться, — буркнул принц.
Он верил в то, что говорил. Он верил, что заплата в бреши долго не выдержит — поскольку, за исключением Воплотимого, у Орисона нет ничего, с чем противостоять его натиску. Но от сомнений, которым он даже мысленно не мог подобрать названия, сводило мышцы живота, и принц приказал капитану запускать первый камень.
Двое крепких мужчин дружно взмахнули молотками и ударили по крюкам по бокам катапульты; огромный рычаг метнулся вперед, выбрасывая камень со стоном и скрежетом, словно тяжесть кидал согнутый в три погибели человек. Выстрел вызвал взрыв восторга в рядах воинов, но принц мрачно следил за полетом снаряда. Резкий удар молотов, стон струн, стук удара о стопоры и протестующий скрип колес — он, казалось, ощущал это всем телом, словно удары, направленные против него, и уже по звуку мог определить, что камень не попадет в цель. Так и случилось.
Точнее, не совсем так: Орисон был слишком большой целью, чтобы промазать. Но камень ушел выше и левее, не попав заплату.
Удар оставил на стене замка отметину. А дальше произошло то, что и должно было произойти; снаряд разлетелся. Ничем не украшенный пурпурный штандарт, разновидность личного знамени короля, продолжал развеваться и трепетать на ветру, недоступный, невозмутимый.
Принц негромко выбранил ветер, хотя знал, что тот совершенно ни при чем. Честно говоря, промаха следовало ожидать; необычным было бы попадание. Командующему катапультами требовалось произвести несколько выстрелов, чтобы пристреляться и приноровиться к натяжению струн. Но принц Краген чувствовал необъяснимое раздражение, словно промах был дурным предзнаменованием.
Вероятно, так оно и было. Прежде чем люди капитана принялись вращать вороты, чтобы вернуть на место ложку катапульты, все войско услышало сигнал трубы. Это не походило на сигналы, объявляющие о посланнике или вызове; это был высокий душераздирающий стон на одной ноте, словно трубач не пытался что—то сыграть, а ему просто приказали привлечь внимание.
Краген посмотрел на леди Элегу, ожидая объяснения. Она пожала плечами и кивнула в сторону Орисона.
С того места, где находился принц, ворота замка не были видны. Но они, вероятно, открылись, потому что из—за поворота стены появился и поскакал в сторону катапульты всадник.
Это был небольшой человек — слишком маленький для своего коня, автоматически сделал выводы принц. И не привыкший к езде верхом, судя по осторожности, с которой держался в седле. Если он имел оружие или был одет в доспехи, то они скрывались под толстым плащом.
Но на его плечах, выбиваясь из—под плаща, была желтая мантия Мастера. Ветер развевал полы мантии, и ее невозможно было спутать ни с чем.
Принц задумчиво приподнял черную бровь, но не позволил себе никакое иное выражение чувств. Сознавая, что все сказанное им будет немедленно услышано и станет известно среди армии, он тихо пробормотал:
— Интересно. Воплотитель. Мастер Гильдии. Вы знаете его, миледи?
Она медлила с ответом, опасаясь ошибиться. Затем тихо сказала:
— Это Квилон, милорд принц. — Она нахмурилась. — Почему он? Он никогда не играл никакой роли, ни в Гильдии, ни при дворе.
Принц Краген, глядя на приближающегося Мастера, улыбнулся. И так, чтобы могла услышать лишь одна леди Элега, заметил:
— Подозреваю, что в самом скором времени мы узнаем ответ.
Мастер Квилон с покрасневшим лицом спешил к ним, смешной на своем жеребце. Глаза у него слезились, словно он плакал, хотя в его лице не было заметно печали. Нос подергивался, словно у кролика; губы открывали торчащие вперед зубы. И когда Мастер остановил лошадь перед принцем Крагеном и леди Элегой — когда Квилон наполовину сполз, наполовину свалился с лошади, словно сдутый ветром — алендский Претендент с трудом удержался от смеха. Но как бы комично ни выглядел этот Квилон, он был Воплотителем. Будь с ним зеркало, он бы успел причинить серьезный ущерб, прежде чем его захватили бы в плен или убили.
— Милорд принц, — начал он без особых предисловий, не взглянув на дочь короля Джойса и даже не кивнув в знак приветствия сыну монарха Аленда, — я спешил сюда предупредить вас.
Люди, окружающие принца, застыли; командующий катапультами положил руку на меч. Но поза Крагена свидетельствовала, что он не намерен реагировать на оскорбительное поведение.
— Предупредить нас, Мастер Квилон? — Его тон был спокойным, несмотря на блеск ярости в глазах. — Какое неожиданное благородство. Мне краем уха довелось услышать, что Смотритель Леббик грозился «обрушить на нас всю мощь Гильдии». Неужели я неправильно понял намерения вашего короля? Разве меня уже не предупредили? Или… — он проницательно взглянул в глаза Квилона, — ваше предупреждение несколько иного свойства? И ваше присутствие свидетельствует о том, что Гильдия больше не подчиняется королю Джойсу?
— Нет, милорд принц. — Воплотитель казался до того напуганным, что твердость в его голосе казалась неестественной, неожиданно зловещей. — Вы торопитесь с выводами. А это очень опасная слабость для человека, управляющего людьми. Если вы намереваетесь пережить эту войну, вам следует быть осмотрительнее.
— Мне следует?.. — спокойно повторил принц. — Прошу прощения. Вы, вероятно, поняли меня неправильно. Ваша собственная неосмотрительность, поспешность, с какой вы прибыли сюда, вызвала неосмотрительность с моей стороны и породила домыслы. Если в ваши намерения входит всего лишь повторить угрозы Смотрителя, вы могли бы не утруждать себя малоудобной скачкой.
— Ничего подобного! Я прибыл предупредить вас, что сейчас мы уничтожим эту катапульту. Если вы останетесь поблизости, вас может ранить — а возможно и убить. Король Джойс не желает вашей смерти. Не он затеял эту войну, и ему нет никакой корысти в вашей гибели.
Холодная непривычная спазма обручем сдавила голову Крагена и скользнула вниз по шее. Сейчас мы уничтожим… Как и все остальные, кого он знал, он боялся Воплотителей, боялся странной силы, порождающей из ничего чудовищ, с помощью всего—навсего куска стекла и таланта. И одним из следствий этой боязни был его приказ войску старательно обогнуть перекресток дорог, ведь он знал от леди Элеги, что Пердон когда—то подвергся здесь нападению Воплотимого. Кроме того, сам вид Квилона делал его слова еще более безумными — неожиданными и поэтому таящими угрозу. Король Джойс не желает вашей смерти.
Однако сын Маргонала был Претендентом Аленда, он занимал определенную позицию и нес ответственность, снять которую с него никто не мог. В других землях принцы могли стать королями, заслуживали они того или нет; но трон алендского монарха в Скарабе мог быть получен только за заслуги, а никак не унаследован. И Краген жаждал получить этот трон, потому что верил своему отцу и верил в свои силы. Он заслуживал править Алендом больше, чем кто—либо другой. Он верил в то, чем занимался его отец, и знал, что ни один из его соперников не может сравниться с ним.
Поэтому когда он взглянул на Квилона, на его позу, услышал, как тот говорил, страх испарился. Осталось лишь беспокойство — и деланная веселость, которая, однако, никого не могла обмануть.
— Значит, никакой корысти? — спросил он мягко. — Несмотря на то, что я увел у него дочь и привел все силы монарха Аленда под стены Орисона? Простите, но я скептик, Мастер Квилон. Забота вашего короля о моей жизни кажется мне — не сочтите за оскорбление несколько эксцентричной. — И он качнул головой, словно кланяясь; но люди принца поняли его намерения и сомкнулись вокруг Квилона, отрезая Воплотителю путь к отступлению. — А вот вы рисковали многим, пытаясь предупредить меня о его расположении ко мне.
Взгляд Квилона метнулся по сторонам, пытаясь оценивать все происходящее вокруг. — Не слишком, — ответил он, словно не замечая своего окружения. — Всего лишь жизнью. Я предпочитаю жить, но если буду убит, это ничего серьезно не изменит. Катапульту все равно уничтожат. Каждая катапульта, которую вы направите против нас, будет уничтожена. Но, как я уже говорил, король Джойс не видит никакой корысти в вашей смерти. Если вы, тем не менее, страстно желаете погибнуть, то, конечно, он никак не может запретить вам это. То, что я рискую собственной жизнью, должно свидетельствовать, что я говорю правду.