Заказав еще пива, он осведомился у меня, смогу ли я навестить его сегодня вечером. Его предложение меня приятно удивило, так как все сабантуи, в основном, проводились у меня дома, а я был не прочь несколько расширить географию своих похождений.
Получив мое согласие, он быстро написал свой адрес на клочке бумажки (в то дикое время визитные карточки еще не получили распространение), мы с ним условились о времени моего визита и я, плотоядно осматривая все стати своей новой знакомой, уже заранее чувствовал, как моя рука залезает к ней за пазуху и начинает нежно ласкать ее упругую и такую свежую грудь... я был готов прямо здесь, не отходя от кассы, облизать эту великолепную телку со всех сторон...
В то время я еще не знал, какое великолепное приключение меня ожидает в недалеком будущем.
Приняв ванну, неторопливо побрившись (я тогда еще не носил бороды, это теперь, обуреваемый непроходимой ленью, я могу по несколько суток не бриться), тщательно одевшись и прихватив на всякий случай зонтик, я отправился по указанному адресу. Мой новый знакомый жил на Патриарших прудах в старом, еще дореволюционной постройки доме. Я позвонил, и мне открыли дверь.
Поздоровавшись, хозяин проводил меня в ярко освещенную только свечами гостиную, покрытую великолепным ковром с очень длинным ворсом, и хлопнул в ладоши. На пороге появилась та самая девушка, но совершенно голая, которая молча предложила мне бокал с вином, оказавшимся весьма недурственным на вкус. Мне было чрезвычайно интересно - а что же последует дальше? Я ждал, что дополнительно появятся и другие гости, или одна, или несколько гражданок и начнется обычная "карусель". Наступила пауза, в продолжение которой как я, так и они молчали.
Я не торопясь пил вино, гражданка растянулась во весь рост на ковре, хозяин же, притушив несколько свечей и сев в другое кресло, хлопнул несколько раз в ладоши. Девица мгновенно вскочила и скрылась в другой комнате, а хозяин тем временем поставил "Болеро" Равеля.
Снова появилась моя красотка, но с внушительным ремнем в руке. Это мне как-то сразу не очень понравилось, так как, я уже раньше говорил, садомазохистские игры не воспринимаю, но, сравнив свои физические данные с аналогичными у моего деятеля, я понял, что мои опасения напрасны, и я с интересом начал следить за развитием событий.
Отбросив ремень в сторону, девица на коленях подползла ко мне, стянула с меня брюки и стала вполне профессионально строчить минет. Как я уже, кажется говорил раннее, минет я не люблю - в свое время одна гражданка, не в меру увлекшись процессом, меня так сильно прикусила, что мне пришлось ночью со своего Зубовского бульвара нестись сломя голову в Мансуровский переулок, где в те далекие времена размещался Профилактический пункт и где к восторгу окружившей меня публики мне сделали необходимую перевязку. С тех самых пор я избегаю минет, но если женщина очень попросит, а в данном случае это было так, то я мирюсь с печальной необходимостью и предоставляю своего шершавого в ее полное распоряжение, однако всегда внимательно приглядываю, чтобы она не очень увлекалась.
Хозяин, сбросив свой роскошный шлафрок и оказавшись под ним совершенно голым, схватил ремень, пристроился к гражданке и, всунув ей между ее очаровательных ягодиц своего нахала, начал вначале слегка, потом, возбуждаясь под звуки "Болеро", все более и более немилосердно стегать нашу милашку по розовой и нежной попке и спинке, причем, судя по ее стонам и пробегавшим по всему ее телу конвульсиям, ей это очень нравилось, а вся попка при этом превратилась в сплошной кровоточащий рубец. На заключительных аккордах "Болеро" я и хозяин кончили, при этом он, в полном изнеможении, отвалился в сторону, а моя прелестница, воспользовавшись тем, что я сидел в кресле и не мог с него быстро соскользнуть, снова подползла ко мне на коленях и, продолжая стонать и извиваться как ящерица, с криком "Да сделай же мне больно!", буквально втиснула мне в рот свой сосок, который я начал усердно жевать, потом, повинуясь ее воплям, остервенело кусать, следя, конечно, за тем, чтобы не откусить его ей совсем.
Но этого ей было мало, и она, схватив горящую свечу и сунув ее мне в руку, направила ее пламя прямо на свой, чудовищно разбухший к этому времени, сосок...Такого я в своей жизни еще не видал... Продержав пламя свечи несколько долгих секунд над ее соском, я почувствовал, как она вздрогнула и, откинувшись навзничь, забилась в оргазме, кончая раз за разом со стонами и воплями.
Это была великолепная, ни с чем не сравнимая картина, надолго врезавшаяся мне в память...
Поставив выпавшую свечу в подсвечник, я снова уселся на прежнее место, плеснул в свой бокал вина и стал ждать окончания представления. Хозяин в полной отключке продолжал лежать на ковре, девица, так же полежав на ковре, пришла в себя, встала и, слегка оправившись, разрешила мне, в мое удовольствие, оттрахать ее так, как мне хотелось этого с самого начала. Однако, даже делая ей клитеринг, я не мог заставить ее кончить. Весь процесс протекал в сугубом молчании как с моей, так и с ее стороны, причем, что характерно, на ее теле я не заметил никаких следов от ударов ремня - а ведь были же они! - после чего она, все также молча, выпустила меня на улицу. Повторять эти экзерсисы я не стал.
Вспоминаю и еще одну, но уже "чистую" мазохистку - некую Ж., пленившую меня не столько своими мазохистскими изысками, сколько умением совершенно сказочно готовить рис, который у нее получался какого-то янтарного цвета и необыкновенного вкуса, за что я, собственно, и приглашал ее, иногда в свои пенаты.
Приходя ко мне домой, она тут же осведомлялась: " А бить будешь? " "Конечно" - отвечал я и, придравшись к какому-нибудь, пускай самому вздорному, ее прегрешению, начинал хлестать ее по щекам, потом, потаскав и пополоскав ее за волосы пополу - благо у нее были густые косы, - я бросал ее в койку, раздевал и привязывал ей руки и ноги к ножкам кровати, после чего, повернув ее задницей кверху, начинал, но обязательно через мокрую простыню - чтобы не оставлять следов - хлестать ее со всей силой ремнем по жопе и спине, пока она с каким-то особенным, свойственным только ей, подвыванием не кончала.
Со временем ее мазохистские фантазии все усугублялись, и когда я ей предложил разнообразить эти игры введением в них дополнительных персонажей, она с радостью ухватилась за эту идею и даже сама предложила несколько сценариев ситуаций, в которых ей бы хотелось оказаться.
Поэтому, когда ко мне время от времени заходил кто-нибудь из моих приятелей, то я его обязательно приглашал в спальню, где лежала совершенно голая и привязанная к ножкам кровати моя Ж. с плотно завязанными глазами. Особенно ее возбуждали первые минуты присутствия незнакомых мужиков, когда она, полная неизвестности от характера предстоящей встречи с ними, ждала первых прикосновений и первых грубых или нежных ласк, в процессе которых она могла и кончить. Мужики, как правило, были, что называется, в полном отпаде, тем более, когда я приглашал их ее всю осмотреть, общупать и полапать, пососать и пощипать соски ее грудей, раздвинуть ножки, погладить бедра и полюбоваться ее животиком, залезть своими лапам к ней в письку и, вдоволь насладившись видом всего ее прекрасного тела, наконец, снять с ее глаз повязку и трахнуть... При этом она, с понтом, сопротивлялась, стонала и вырывалась из рук своих "мучителей"...
Все эти игры ее до крайности возбуждали и ей, как она мне сама говорила, очень нравилось ощущение своей беспомощности и зависимости от мужского желания, особенно ей нравилось лежать голой под алчными взглядами еще не трахнувших, но, уже предвкушавших всю сладость обладания ее тщетно сопротивляющимся телом, мужиков. Втравливая ее в эти игры, я ощущал, как все ее тело напрягалось и трепетало под нежными или, наоборот, нарочито грубыми ласками моих самцов, с вожделением трущимися всеми своими членами о все закоулки ее тела...
Но рис, рис она делала бесподобно...