- Проверь, какой у нее там точный адрес, - бросил Самсонов.
Паша вытащил из внутреннего кармана смартфон: по экрану растянулась паутина трещин.
- Сволочи, - пробормотал он, включая аппарат.
- С меня новый, - нетерпеливо откликнулся Саша. - Можешь разглядеть фото документов?
- Частично... - Князев развернул телефон горизонтально и из-за мертвых участков матрицы показался текст. - Дом семьдесят девять, квартира двести пятнадцать.
Пчелиные соты башен, испещренные тысячами зажженных окон, громоздились над водой, отражаясь в черной глади. Что-то сталинское чудилось Самсонову в этом новострое. Три исполинских термитника цвета выгоревшей австралийской пустоши. Воропаева не удовольствовалась бы чем-то меньшим.
Не найдя свободного места, этой редкой удачи для москвича, Самсонов притормозил на аварийке у извилистого съезда в подземный паркинг и наклонился, чтобы ослабить шнурки на опухшей щиколотке. В этот момент раздался мощный глухой удар, и Сашу шарахнуло шеей об руль.
- Твою ж мать! - с чувством рявкнул он, выпрямляясь. - Какая сука?!
Через лобовое он увидел, что чей-то уродский фиолетовый капот тараном вошел в мордашку его Булочки. Очередная обезьяна с гранатой! Ну все, сейчас ей мало не покажется... Он выскочил из машины со всей стремительностью, доступной его больной ноге, и бросился к горе-водительнице.
- Ради Бога, простите, я не заметила, - бормотала девушка, опуская стекло. - Саша, ты? Боже, Булочка?! Я въехала в твою Булочку?! О, нет...
- Варя? - он застыл.
В гематомах на пол-лица было сложно различить знакомые черты. Только распахнутые, неистово лазурные от слез глаза.
Тогда, у Газиева, он был без очков и заметил лишь размытое лиловое пятно на скуле, но теперь, когда она была прямо перед ним в резком свете уличного фонаря, он как под микроскопом видел каждый след изощренного насилия. На ее коже, такой нежной, такой мучительно душистой и сладкой, как теплое топленое молоко и вересковый мед.
- Что он с тобой сделал? - Самсонов содрогнулся.
- Сашенька, милый, ты только не сердись, - умоляюще шептала Варя. - Мы все починим. Она будет как новенькая. Я не хотела... Просто не заметила, давно не была за рулем...
- Ты о чем? - рассеяно спросил он, не в силах отвести взгляд от мокрых дорожек на ее щеках.
- О твоей Булочке... Прости меня, пожалуйста...
- Ах, да... Машина... - Самсонов махнул рукой, даже не оглянувшись на смятый капот. - Плевать, всего лишь груда металлолома. Ты цела? Черт, Варя, ты вылезешь или так и будешь там сидеть? Почему ты плачешь? Сильно болит?
Она открыла дверцу, и он протянул ей руку.
- Мама... Понимаешь, мы поругались... Я... Я все ей высказала... Она сделала ужасную вещь, Саша. И я не знала, что с тобой... Я звонила Амире, но она не берет трубку... А ты... Тебе досталось из-за меня... А я только испортила твою машину... - ее плечи подрагивали, она с трудом выговаривала слова, сдерживая рыдания.
- Иди ко мне, - мягко сказал он. - Теперь все будет хорошо.
Она прильнула к его груди, и он бережно сомкнул руки на ее плечах. Ему невыносимо хотелось прижать ее крепко-крепко, чтобы закрыть собой от окружающего мира, наполнить своей силой, залечить ноющие рубцы, заставить забыть. Но он боялся даже легким касанием причинить ей новую боль. Да что уж там, и его собственное туловище хранило живые воспоминания о встрече с мужскими ботинками.
- Поехали домой? - он касался подбородком ее затылка и втягивал родной запах.
- Я следом. Газиев вернул мою машину маме, когда я сбежала. Теперь я снова за рулем.
- Нет. Отгони ее на парковку, поедем вместе. Сегодня я не собираюсь выпускать тебя из виду.
Булочка была на ходу: крупповская сталь защищала, как броня. Князев помог перегрузить Варины пожитки в багажник, девушку с комфортом устроили на мягком заднем сидении, и вся компания повезла Пашу к его собаке.
Поначалу они со взахлеб обсуждали сегодняшнее выступление «Игуаны», маскарад и то, над чем уже могли посмеяться. Но вскоре сзади стало тихо, Самсонов взглянул в зеркало: Варя дремала, приоткрыв рот и запрокинув голову.
- Отважная девчонка, - шепотом заметил Князев. - Безбашенная, но добрая.
Она проспала всю дорогу до дома, и не проснулась даже на парковке. Саша какое-то время сидел, уже заглушив мотор, и не решался потревожить ее безмятежность. Столько всего обрушит на нее пробуждение! Если бы он только мог вырвать последний день из ее памяти. В мозгу всплывали тошнотворные слова Газиева, и пальцы сами собой сжимались в кулаки. Нет, больше он ее не потеряет. Варя, его нежная ренуаровская купальщица, пусть и в драных джинсах, с дурацкой малиновой прядью на встопорщенных перьях коротких волос и свирепой медвежьей мордой на мягком фарфоровом плече. Куда делась ее робкая стеснительная улыбка? Кто стер девчачий восторг из прозрачных сапфировых глаз? А ведь когда-то он решил, что она - забитая мямля... Осел! Как мог он не разглядеть под мягкими округлостями железную волю? Отвагу, которой и он-то, мужик на четвертом десятке, похвастаться не мог. Рокер. Вольнодумец. Куда там! Собой бросилась защищать детей, как маленькая волчица. В одиночку против дракона. И ведь зубами выгрызла себе свободу! Не изнеженная благовоспитанная принцесса - Ракша! С двумя чужими человеческими детенышами.