Некоторое время он стоял, прислушиваясь, но кроме шороха листьев до него не доносился ни единый звук. Здесь явно никого не было. Если
Пратт позволил себе отлучиться, значит, генерал сейчас в отъезде.
Пембери стал осматривать деревья, проявляя к ним необычный интерес. Рядом росли вяз и огромный дуб с толстым, покрытым наростами стволом, на высоте семи футов разделявшимся на три массивные ветки, каждая из которых была толщиной с приличное дерево. Самая большая из них простиралась на всю ширину аллеи, прикрывая ее, как навес. Этому старожилу Пембери уделил особое внимание: обойдя его вокруг, он положил под ним саквояж и трость, так чтобы ее наконечник не касался земли, и, цепляясь за наросты, стал карабкаться наверх. Едва он ступил на развилку, как послышался скрип ворот и быстрые шаги. Пембери скатился с дуба и, схватив свои пожитки, спрятался за огромным стволом.
«Только бы не увидели», — мысленно повторял он, прижимаясь к дереву и боязливо выглядывая из-за ствола. Вскоре на аллее появилась движущаяся тень, и Пембери прижался к стволу. Когда человек прошел, он, осторожно высунувшись, посмотрел вслед удаляющейся фигуре. Это был почтальон, знавший его, и Пембери счел за благо не показываться ему на глаза.
Дуб явно не отвечал его требованиям, и Пембери стал высматривать другое дерево. За вязом он заметил старый граб, причудливое дерево, ствол которого раструбом поднимался вверх, переходя в раскидистую крону, тянущую к небу руки-ветви, словно мифическая лесная нимфа.
Это дерево понравилось Пембери с первого взгляда, но он продолжал жаться к дубу, пока почтальон с веселым свистом не прошел обратно, оставив его в одиночестве. Тогда он решительно направился к грабу, крону которого отделяли от земли какие-нибудь шесть футов. Пембери мог легко достать ее рукой, в чем немедленно убедился. Прислонив трость к дереву — на этот раз наконечником вниз, — он вынул из чемоданчика футляр для кистей, откинул крышку и, взяв щипцами нож, пристроил их на ветке. Он уже собирался положить футляр в чемоданчик, но его посетила новая мысль. Понюхав сильно пахнущий футляр, он закрыл крышку и закинул его на дерево, где тот скатился в центральное углубление в стволе. Закрыв чемодан и взяв трость за ручку, Пембери вернулся на тропинку и, пройдя между вязом и дубом, двинулся в обратном направлении.
Его передвижение было не совсем обычным. Он шел крайне медленно, волоча за собой трость и поминутно останавливаясь, чтобы вдавить наконечник в землю. Любой, кто увидел бы Пембери в этот момент, счел, что тот пребывает в мечтательной задумчивости.
Пройдя луг, он не стал возвращаться на главную дорогу, а свернул в узкий переулок, выходящий на Хай-стрит как раз напротив полицейского участка, отличавшегося от окрестных домов лишь фонарем и объявлениями на распахнутой двери. Перейдя улицу, Пембери, все еще волочивший за собой трость, остановился у двери участка и, поставив трость на ступеньку, стал читать объявления. В открытом проеме был виден человек, что- то пишущий за столом. Он сидел спиной к двери, но Пембери все же сумел разглядеть, что у него нет указательного пальца. Значит, это Джек Эллис, бывший охранник Портлендской тюрьмы.
Мужчина повернул голову, и Пембери его тотчас же узнал. Он часто встречал Эллиса на дороге в Торп, деревушку неподалеку от Бейсфорда, причем всегда в одно и то же время. Похоже, он ежедневно наведывается в Торп — вероятно, чтобы получить отчет от тамошнего констебля, — выходя из участка между тремя и четырьмя часами и возвращаясь вскоре после семи. Пембери посмотрел на часы. Было как раз пятнадцать минут четвертого. Он задумчиво побрел прочь, снова держа трость за середину и медленно двигаясь в сторону Торпа, то есть в западном направлении.
Какое-то время Пембери был погружен в раздумья. Внезапно его хмурое лицо прояснилось, и он прибавил шагу. Дойдя до просвета в живой изгороди, он вышел в поле и, двигаясь параллельно дороге, вынул из кармана маленький кошелек из свиной кожи. Оставив там несколько шиллингов, он сунул наконечник трости в отделение, куда обычно кладут банкноты. После чего неторопливо двинулся дальше, осторожно неся трость, на конце которой висел смятый кошелек.
Дойдя до двойного поворота, откуда хорошо просматривалась дорога, Пембери сел у изгороди рядом с узким проходом. Изгородь надежно скрывала от взглядов прохожих — весьма, впрочем, немногочисленных, — не ограничивая обзора ему самому.