— Когда? — спросил Грант и тут же замолчал. Он застыл, как охотник, в поле зрения у которого появилась птица.
— Четвертого марта. А в чем дело?
Поющими песками мог интересоваться любой. Таких, что летают в ОКЭЛ, полным-полно. Но растянутая, туманная история Билла Кенрика, который маниакально интересовался Южной Аравией и не явился на встречу в Париже, внезапно свелась к одной точке, к дате!
Именно 4 марта, когда Билл Кенрик должен был появиться в Париже, лондонский экспресс прибыл в Скоон с мертвым телом молодого мужчины, который интересовался поющими песками. Молодого мужчины с дерзкими бровями. Молодого мужчины, который, судя по внешности, мог быть летчиком. Грант помнил, что он пытался представить его на мостике корабля где-нибудь в бескрайнем море. Он идеально подходил к этому. Но столь же хорошо он выглядел бы и за штурвалом самолета.
— Почему Билл выбрал Париж?
— А почему выбирают Париж?
— Не потому, что Билл француз?
— Билл? Нет, Билл англичанин. Стопроцентный англичанин.
— Вы когда-нибудь видели его паспорт?
— Может быть, но не припоминаю. А в чем дело?
— Вы не думали, что он мог быть французом по происхождению?
Это бы все равно не подходило. Того француза звали Мартэн. Разве что он так поддался влиянию английского воспитания, что пожелал принять также и английскую фамилию?
— У вас случайно нет фотографии друга?
Но внимание Каллена было отвлечено чем-то другим. Грант оглянулся и увидел, что берегом реки к ним идет Зоя. Он посмотрел на часы.
— Черт возьми, — сказал он, — а я обещал, что разожгу плитку.
Он открыл сумку и выхватил из нее примус.
— Это ваша жена? — спросил Каллен с обескураживающей прямотой. На Островах эту информацию извлекли бы из него только через пять минут разговора.
— Нет. Это леди Кенталлен.
— Леди? Это титул?
— Да, — ответил Грант, занятый плиткой. — Это виконтесса Кенталлен.
Некоторое время Каллен молчал, размышляя о чем-то.
— Я так понял, что это какая-то разорившаяся графиня.
— Нет, совсем наоборот. Собственно говоря, это маркиза. Послушайте, господин Каллен, давайте на минуту отложим дело вашего друга. Это тема, которая интересует меня больше, чем я могу это выразить, но…
— Да, разумеется, я уже иду. Когда у меня будет возможность опять с вами об этом поговорить?
— Разумеется, вы никуда не пойдете. Вы останетесь и откушаете вместе с нами.
— Я должен познакомиться с этой маркизой, этой, как бишь ее, виконтессой?
— Почему бы и нет? Это очень симпатичная особа. Одна из самых симпатичных из всех, кого я знаю.
— Да? — Каллен с интересом посмотрел на приближающуюся Зою. — Во всяком случае, на нее приятно посмотреть. Я не знал, что они такие. Я воображал, что у всех аристократов крючковатые носы.
— Приспособленные специально для того, чтобы надменно смотреть сверху вниз, так вам кажется?
— Что-то в этом роде.
— Не знаю, как далеко надо уйти в глубь истории Англии, чтобы найти высокомерный аристократический нос. Сомневаюсь, чтобы такой вообще нашелся. Может быть, в предместьях среди мелких мещан.
Судя по виду Каллена, тот был сбит с толку.
— Но аристократы держатся вместе и смотрят на других сверху вниз, разве не так?
— В Англии ни один класс никогда не был в состоянии держаться вместе, как вы выражаетесь. Классы смешивались между собой на всех уровнях на протяжении двух тысяч лет. Класса аристократов в том смысле, который вы имеете в виду, никогда и не было.
— Я полагаю, что это сейчас классовые границы стираются, — предположил Каллен с некоторым недоверием.
— Вовсе нет. Они всегда были нечеткими. Возьмем хотя бы королевскую семью. Елизавета I была правнучкой бургомистра. И вы убедились бы, что близкие друзья королевской семьи вообще не имеют титулов — я имею в виду тех людей, которые бывают в Букингемском дворце. В то же время может оказаться, что какой-нибудь лысый, мрачный барон, который сядет рядом с вами в изысканном ресторане, начинал как механик на железной дороге. Если речь идет о классах, то в Англии никто ни с кем особо не держится. Это невозможно. Это возможно только для госпожи Джонс, которая задирает нос перед своей соседкой, госпожой Смит, потому что господин Джонс зарабатывает в неделю на два фунта больше, чем господин Смит.
Он отвернулся от растерянного американца, чтобы поприветствовать Зою.