- Как по-вашему, откуда этот интерес к трассе?
- Я думал, что он ищет способ обойти районы плохой погоды. Этот интерес к картам начался внезапно… Он тогда вернулся очень поздно, потому что его снесло с трассы одним из тех ужасных ураганов, что в той стране приходят неизвестно откуда. Тогда мы почти что уже поставили на нем крест.
- Разве нельзя летать над бурями?
- На длинной трассе, конечно, да. Но когда ты летишь по фрахту, то приходится спускаться вниз в самых неожиданных местах. Так что всегда, в большей или меньшей степени, ты отдаешься на волю погоды.
- Понимаю. И вы думаете, что Билл изменился после того случая?
- Ну, я думаю, что это оставило в нем какой-то след. Я был там, когда он прибыл. То есть приземлился. Я ждал его на поле. Он мне показался чем-то потрясенным.
- Он пережил потрясение?
- Да. Он все еще был там, если вы понимаете, что я имею в виду. Он не слушал, что ему говорили.
- И это именно тогда он начал изучать карты. Чтобы планировать трассу…
- Да. Начиная с того момента, он носил это в себе, вместо того чтобы забыть об этом сразу же, как только сбросил комбинезон. Он даже приобрел привычку опаздывать. Так, будто он отклонялся от курса, чтобы поискать более легкую трассу, - Каллен сделал паузу и после торопливо добавил обеспокоенным голосом: - Я прошу вас понять, господин Грант, я не говорю, что Билл перестал владеть собой.
- Нет, разумеется, нет.
- Когда человек перестает владеть собой, то это не выглядит подобным образом, прошу мне поверить. Тогда человек вообще не хочет и думать о полетах. Он становится нетерпелив, пьет слишком много и в слишком раннее время. Он пытается выклянчить себе короткие рейсы. Он чувствует себя больным, хотя с ним все в порядке. Мы знаем, как это выглядит, когда человек теряет контроль над собой, господин Грант. Такой случай узнаешь сразу, как название фирмы на шторах магазина. Ничего подобного с Биллом не происходило… и мне не кажется, чтобы когда-нибудь могло произойти. Он всего лишь не мог от этого оторваться.
- Это сделалось его манией?
- Что-то в этом роде, как я полагаю.
- У него были какие-нибудь другие интересы?
- Он читал книги, - сказал Каллен огорченно, как бы извиняясь за чудачества друга. - Даже здесь это проявлялось.
- Как это проявлялось?
- Вместо обычных книжек с рассказами у него были, должно быть, только книги об Аравии.
- Да, - сказал задумчиво Грант. С той минуты, когда незнакомец впервые упомянул Аравию, Грант со всем вниманием все «усекал». Аравия для всего мира означала одно: песок. И более того, он осознал, что, когда в то утро в отеле в Скооне у него появилось чувство, будто поющие пески на самом деле где-то существуют, он должен был ассоциировать их именно с Аравией. Где-то в Аравии были пески, которые, может быть, пели.
- А потому я был доволен, когда Билл взял отпуск раньше, чем намеревался, - говорил Тэд Каллен. - Мы планировали в отпуск поехать вместе в Париж, Но он раздумал и сказал, что сперва хотел бы на неделю или, две заскочить в Лондон. Потому что он, знаете ли, англичанин. Так что мы договорилась о встрече в отеле «Сен-Жак» в Париже. Он должен был встретиться там со мной четвертого марта.
- Когда? - спросил Грант и тут же замолчал. Он застыл, как охотник, в поле зрения у которого появилась птица.
- Четвертого марта. А в чем дело?
Поющими песками мог интересоваться любой. Таких, что летают в ОКЭЛ, полным-полно. Но растянутая, туманная история Билла Кенрика, который маниакально интересовался Южной Аравией и не явился на встречу в Париже, внезапно свелась к одной точке, к дате!
Именно 4 марта, когда Билл Кенрик должен был появиться в Париже, лондонский экспресс прибыл в Скоон с мертвым телом молодого мужчины, который интересовался поющими песками. Молодого мужчины с дерзкими бровями. Молодого мужчины, который, судя по внешности, мог быть летчиком. Грант помнил, что он пытался представить его на мостике корабля где-нибудь в бескрайнем море. Он идеально подходил к этому. Но столь же хорошо он выглядел бы и за штурвалом самолета.
- Почему Билл выбрал Париж?
- А почему выбирают Париж?
- Не потому, что Билл француз?
- Билл? Нет, Билл англичанин. Стопроцентный англичанин.
- Вы когда-нибудь видели его паспорт?
- Может быть, но не припоминаю. А в чем дело?
- Вы не думали, что он мог быть французом по происхождению?
Это бы все равно не подходило. Того француза звали Мартэн. Разве что он так поддался влиянию английского воспитания, что пожелал принять также и английскую фамилию?
- У вас случайно нет фотографии друга?
Но внимание Каллена было отвлечено чем-то другим. Грант оглянулся и увидел, что берегом реки к ним идет Зоя. Он посмотрел на часы.
- Черт возьми, - сказал он, - а я обещал, что разожгу плитку.
Он открыл сумку и выхватил из нее примус.
- Это ваша жена? - спросил Каллен с обескураживающей прямотой. На Островах эту информацию извлекли бы из него только через пять минут разговора.
- Нет. Это леди Кенталлен.
- Леди? Это титул?
- Да, - ответил Грант, занятый плиткой. - Это виконтесса Кенталлен.
Некоторое время Каллен молчал, размышляя о чем-то.
- Я так понял, что это какая-то разорившаяся графиня.
- Нет, совсем наоборот. Собственно говоря, это маркиза. Послушайте, господин Каллен, давайте на минуту отложим дело вашего друга. Это тема, которая интересует меня больше, чем я могу это выразить, но…
- Да, разумеется, я уже иду. Когда у меня будет возможность опять с вами об этом поговорить?
- Разумеется, вы никуда не пойдете. Вы останетесь и откушаете вместе с нами.
- Я должен познакомиться с этой маркизой, этой, как бишь ее, виконтессой?
- Почему бы и нет? Это очень симпатичная особа. Одна из самых симпатичных из всех, кого я знаю.
- Да? - Каллен с интересом посмотрел на приближающуюся Зою. - Во всяком случае, на нее приятно посмотреть. Я не знал, что они такие. Я воображал, что у всех аристократов крючковатые носы.
- Приспособленные специально для того, чтобы надменно смотреть сверху вниз, так вам кажется?
- Что-то в этом роде.
- Не знаю, как далеко надо уйти в глубь истории Англии, чтобы найти высокомерный аристократический нос. Сомневаюсь, чтобы такой вообще нашелся. Может быть, в предместьях среди мелких мещан.
Судя по виду Каллена, тот был сбит с толку.
- Но аристократы держатся вместе и смотрят на других сверху вниз, разве не так?
- В Англии ни один класс никогда не был в состоянии держаться вместе, как вы выражаетесь. Классы смешивались между собой на всех уровнях на протяжении двух тысяч лет. Класса аристократов в том смысле, который вы имеете в виду, никогда и не было.
- Я полагаю, что это сейчас классовые границы стираются, - предположил Каллен с некоторым недоверием.
- Вовсе нет. Они всегда были нечеткими. Возьмем хотя бы королевскую семью. Елизавета I была правнучкой бургомистра. И вы убедились бы, что близкие друзья королевской семьи вообще не имеют титулов - я имею в виду тех людей, которые бывают в Букингемском дворце. В то же время может оказаться, что какой-нибудь лысый, мрачный барон, который сядет рядом с вами в изысканном ресторане, начинал как механик на железной дороге. Если речь идет о классах, то в Англии никто ни с кем особо не держится. Это невозможно. Это возможно только для госпожи Джонс, которая задирает нос перед своей соседкой, госпожой Смит, потому что господин Джонс зарабатывает в неделю на два фунта больше, чем господин Смит.
Он отвернулся от растерянного американца, чтобы поприветствовать Зою.
- Извините. Я разжег плитку слишком поздно и еще не готов. У нас был очень интересный разговор. Это господин Каллен, который летает по фрахту в ОКЭЛ.
Зоя подала ему руку и спросила, на каком типе самолетов он летает. По интонации, с которой ей отвечал Каллен, Грант сделал вывод: Каллен подозревает, что Зоя проявляет интерес лишь из вежливости. Снисходительность - вот что он приписывал «аристократке».