Из-за чёрного камня-ларца выкатились вдруг два драгоценных глаза — тускло-розовые, как топазы. И покатились вприскочку, словно по ступенькам. Это поскакал перепуганный зайчик-толайчик.
На грани света, чуть повыше кустов полыни, плывут зеленовато-голубые созвездия. То ли огромные летучие светляки, то ли неведомые сверкающие жуки. Ожерелье неоновых переливчатых звёзд. Это чудо — глаза газелей-джейранов…
Я иду и иду. То щебень скрежещет под ногами, то упруго поскрипывает песок. Песок полосатый, как гофрированная крыша из цинка. И по «крыше» лунная струйка течёт… Течёт лениво и не спеша, извивается упруго и нехотя. Это «льётся» удавчик по своим змеиным делам. Ползёт и от луны светится…
Из гущи куста светят глаза непонятные, какие-то неуловимые и неверные. То вдруг нальются тёплым розоватым туманом, то вдруг холодно позеленеют, словно накаляются и остывают. В кустах затаился барханный кот. Посветил он глазами, поиграл красками и вдруг погасил глаза, словно выключил! Значит, всё разглядел, всё понял и ушёл во мглу вкрадчивыми шагами.
И я выключаю фонарь. И сразу же гаснут земные звёзды у ног и вокруг. Зато звёзды над головой разгораются всё ярче. Сколько их, звёзд-ночесветок, в бездонной пучине неба! Праздник ночных огней. Звёзды, горящие, как глаза, и глаза, мерцающие, как звёзды…
НОЧНЫЕ ГОЛОСА
Впереди у горизонта темнеет рощица, справа видны скалы-останцы, слева блестит озерко, а позади — солончак. Всё хорошо видно, и днём в таком месте не заблудишься. Но опустилась ночь, и всё сразу исчезло. Теперь садись и жди утра. Так мы и сделали. Сидим, ждём. Темнота, тишина. Где право, где лево? Где скалы, где озеро? Не видно, куда идти.
Но вдруг, с первым ночным ветерком, пахнуло на нас пряным запахом лоха и долетел далёкий свист соловьев. Значит, роща в той стороне, только теперь она стала от нас слева! Что, если пойти к ней сейчас, наставив нос на запах и навострив ухо на соловьёв? А здорово бы вот так, не видя, отыскать ночью далёкую рощу по соловьиному свисту!
Но раз роща слева, то солончак должен быть справа. Поворачиваю ухо вправо, прикладываю к уху ладонь. Далеко — далеко стрекочут сверчки. Так и есть, там солончак: сверчки любят селиться у солончаков!
Впереди глухо ухнул филин. Филины в пустыне живут только на скалах. Значит, скалы-останцы впереди. А позади? А позади чуть слышен гогот гусей: кто-то всполошил перелётную стаю на озере. Значит, озеро позади.
И вот опять, как и днём, известно где что. Только днём было видно, а сейчас, ночью, слышно. Можно смело идти, не заблудишься — знай держи ухо востро.
Но идти неохота. До того хорошо сидеть на тёплом песке и слушать голоса ночи. И соловьи, и гуси, и филин, и сверчки — и все сразу! Не часто бывает в пустыне такая роскошь.
ГОЛУБЫЕ ПЕСКИ
Ночью над пустыней: всплывает луна, и пески — до самого горизонта! — становятся вдруг голубыми. Все словно погрузилось в прохладную тень подводья. Заросли саксаула становятся кущами водорослей, а волны барханов — волнами моря.
Легко и прохладно после струящейся белой жары дня. И я ухожу в барханы, оглядываясь на светлое пятнышко своей палатки, утонувшей в дымных кустах.
Тишина. И голубые пески. Нездешний, удивительный мир. Мир далёкой планеты.
Далеко — чуть слышит ухо! — неясные стоны. А рядом, в расплывчатом тёмном кусте, таинственное булканье-тиканье.
Тихий шорох шагов. И чёрные скобки твоих же следов на упругом песке. Голубом песке.
Лениво тянется лунная ночь. Ничего не происходит вокруг: ни звук, ни движение не настораживают и не тревожат. И всё-таки чего-то ждёшь! И что-то влечёт тебя дальше и дальше. Слишком всё вокруг призрачно и таинственно, чтобы не ждать и не идти.
С бархана на бархан, как с волны на волну. С голубого гребня в тёмный провал — есть ли кто там? Из провала снова на гребень — а что впереди? Всё дальше, всё глубже в сияющее неоновое пространство.
Приставь ладонь к уху — и в ухо тебе тишина. Голубой сон спящей пустыни.
Даже знанию не под силу погубить эту фантастическую красоту. Я знаю, что тикают на кустах гекконы. Стеклянные глаза их залиты чёрным зрачком. А постанывает вдалеке козодой. Вчера я осветил одного фонарём, и глаза его загорелись рубинами. А потом глаза мягко взлетели, как искры.
Светятся у ног выбеленные солнцем щитки мёртвых жуков. Такое уж солнце в пустыне: чернит белые камни и отбеливает чёрных жуков. А стрекочет под кустом змея-эфа. Та самая, что ползает боком и показывает красный язык.