В белой ночной рубашке с длинными рукавами, с перевязанным горлом, появилась в окне Жирафа, совсем белая при солнечном свете. Она распласталась по стеклу, как плакат о зиме, и безучастно посмотрела вниз.
Тогда Гончаров закричал, показывая на портфель:
– Эй, пошли в школу!
Но она даже не изменилась в лице, будто его не узнала, будто забыла про него навсегда.
"Растрепала все Ленка! И зачем я ей сознался?" – пожалел он.
Так и смотрели они друг на друга молча, и Гончаров решил было отойти без ничего, без ответа. Но не смог он отойти от нее без ничего. Он отбросил портфель и мешок в сторону, перекувырнулся через голову и, уцепившись руками за скамейку, сделал стойку на голове, болтая ногами в разные стороны. И когда, облепленный липким снегом, он взглянул наверх, то увидел, что Жирафа смеется. Вскочил он на ноги, подхватил портфель и мешок и помчался в школу. Но по дороге мышонок запищал, радуясь, что остался жить после всех потрясений, и Федя вспомнил про подарок. Он повернул назад, добежал до знакомого дома, взлетел на третий этаж и позвонил. Ему открыла Жирафа.
– Ты чего? – удивилась она.
Он достал банку и протянул ей:
– Держи! А ты чего?
– Я заболела гриппом! А это что?
– Подарок! – крикнул он ей снизу и побежал сломя голову в школу. А внутри у него все пело, и только непонятно было, откуда пришла к нему та музыка.
Жирафа развязала банку, и из банки, приподнимаясь на задних лапах, передними скользя по стеклу, выглянул живой мышонок. Засмеялась Жирафа, разглядывая мышонка, а он запищал, разглядывая ее. Увидела Жирафа его острые зубки и розовый язычок. Мышонок влез на остаток котлеты и продолжал смотреть на Жирафу глазами, похожими на черные бусинки. – Здравствуй! Давай играть!
Стали они играть, и незаметно пролетел день и наступил вечер.
Маша сидела в кровати, а банка стояла с нею рядом.
– Ну, не скучала? – спросила мама, входя в комнату.
– Я не скучала, – ответила Маша. – Я не одна была!
– А с кем же ты была? – улыбнулась мама, и не предполагая, кого же придумала сегодня себе в друзья Маща.
– С мышонком играла!
– С мышонком? – удивилась мама ослаблению Машиной фантазии.
– С живым! Посмотри! Он в банке сидит!
Мама наклонилась, чтобы посмеяться дочкиной шутке, но отпрянула в ужасе, когда на нее уставились черные глазки.
– Мышь! – закричала мама в панике. – Откуда она у тебя, боже мой?!
Чувствовала Маша, что не надо говорить правды, и не сказала.
– Я поймала ее! – услышала мама сквозь пелену тумана, который невесть откуда взялся и залез ей в уши.
– Где поймала? – простонала мама, оглядываясь по сторонам, ожидая увидеть скопище мышей.
Она села на диван, поджала ноги и так и сидела скорчившись, пока Маша не рассказала ей правды.
Как услышала мама, что мышь не местная, а занесенная, прыгнула она на пол и закричала:
– Мало нам твоего гриппа, ангины и воспаления легких, еще и желтухой заболеешь! Давай сюда мышь, я ее сама выброшу, а завтра пойдем анализы сдавать! Что мне с тобой делать, как я устала!
И тут мама хотела заплакать, но зазвонил звонок и зашла к ним Нелли Николаевна, мать Пини Глазова, их соседка по площадке, проведать Машу. Она принесла ей для поправки здоровья клюкву, а также домашнее задание.
Маша посмотрела на Нелли Николаевну и ахнула – какой у нее ни с того ни с сего живот вырос, все время ходила нормальная, и вот живот вырос. Маша инстинктивно схватилась за свой живот – тот ли он самый? – и нечаянно опрокинула банку на бок, а мышка хвостиком махнула ей на прощанье и побежала по комнате. И надо же такому случиться – не нашла она лучшего себе места, как остановиться на домашней туфле Нелли Николаевны. Нелли Николаевна, как увидела мышь на своей туфле, выронила банку с подснежной клюквой, вскрикнула и задрожала большим своим телом, как будто рябь прошла по озеру. И сейчас же сказала:
– Ой, у меня схватки!
Мама бросилась ее провожать, а мышка, недолго думая, выбежала в раскрытую дверь.
Максим Петрович, придя с работы, застал семью свою в большом волнении и в тревоге. Во-первых, Маша сказала ему, что теперь долго она не поправится, так как ей не с кем играть с живым. Жена, во-вторых, сказала, что она дома ни минуты не останется, пока не будет точно известно, есть ли в квартире мышь. А в-третьих, Максим Петрович засмеялся и сказал, что из живых можно с ним играть, а что касается мыши, то он, если она здесь, обнаружит ее немедленно.
Весь вечер он возил мебель по комнате, а мыши не нашел.
– Может, она играет со мной в кошки-мышки? – сказал он, вытирая со лба пот.
– Вечно у тебя дурацкие шуточки! – сказала сердито мама, боясь идти на кухню.
– Откуда мышь-то взялась? – спросил он деловито.
– Мне ее Гончаров подарил! Помнишь, это он котят погубил!
– Ну и друзья у тебя, Машка, мне бы таких! засмеялся Максим Петрович. – С такими друзьями не пропадешь!
– Ты хоть в руки ее не брала? – с надеждой спросила мама.
– Брала! Я ее гладила, когда она пищала, то есть он, мышонок, пищал.
– Нет, это не моя дочка! – сказала мама. – Мне, наверно, подменили ее в самом начале! Я боюсь мышей!
– Нет, я твоя, твоя! Только ты не бойся их, мышь – маленькая, а ты – большая!
– Действительно, посмотри на себя в зеркало! А я пока тебе мышь из Машкиной книжки вырежу, и сравним мы вас и узнаем правду, кто кого бояться должен.
– Нет, вы невозможные! – засмеялась мама и пошла на кухню готовить запоздалый ужин.
И хорошо им было втроем. "И вчетвером было бы не хуже", – подумала мама, завидуя Нелли Николаевне, которую вел под ручку муж. Она из окна их видела и знала, куда они направлялись.
– Надо бы нам еще ребенка. Машке скучно, – сказала она поздно вечером мужу.
Максим Петрович ничего не ответил на это, улыбнулся про себя и решил приписать в свой рассказ историю с мышью, но только превратил мышь в электронную.
Жизнь седьмая
ПИСАТЕЛЬ МИРА СЕГО ПИНЯ ГЛАЗОВ
Придя в школу, Гончаров узнал новость, что Лена Травкина улетела на Дальний Восток, что в классе объявился писатель Пиня Глазов И что Вадик Васильев попал в больницу.
Первое известие потрясло его самым неожиданным образом. Весь день он рассказывал Мише про Лену, какая она, в общем, неплохая девчонка, хоть она ему а надоела.
Миша внимательно слушал Федю и не узнавал – Изменился Гончаров после болезни, микробы на него так подействовали, что ли?
– Да наплюй ты на Ленку! – сказал Миша с не свойственной ему грубостью. – Она только на этот год улетела, а на будущий вернется опять!
Как услышал Гончаров сообщение Миши, свалился у него с души камень.
– Плевать на Ленку! – сказал он, и пошли они с Мишей в обнимку по коридору, настоящие мальчишки, настоящие друзья, которым дела нет до этих девчонок, ябед и приставал.
Второе известие он до конца не дослушал, а третье тут же забыл.
Зато отъезд Лены Травкиной исторг душераздирающий стон из узкой груди первоклассника Пини Глазова. Если бы не внезапный, как камень на голову, отлет Лены из города Ленинграда в город Владивосток, прямо как в задачах на движение про пункт А и пункт Б, так и не узнал бы Пиня, что в душе-то он и есть писатель, а не индеец и не пират. Так и не прочитали бы читатели эту повесть, которую, засыпая, стал писать в своей душе Пиня, как, засыпая, писала эту же повесть в своей душе учительница Наталья Савельевна, как по вечерам писал свой первый рассказ Максим Петрович Соколов, выдумывая фантастических героев, как писал свое сочинение про сыщика Ангофарова милиционер Дмитрий Александрович Ярославцев.