Но все-таки что должно случиться, всегда, как правило, случается, и Пиня в своей тетрадке по русскому языку, после упражнения, в котором говори лось, как Яша дразнил гусей, не смог с собой справиться и написал: "Лена Травкина улетела!" И наста вил дальше целую строчку вопросительных и воскли цательных знаков вперемешку. ?????? !!!! ? ! ??? …….
Затем он написал грамматический разбор: "Лена Травкина – самый главный член предложения, всех главнее, главнее". И тоже целую строчку: "главнее главнее главнее главнее главнее главнее главнее".
Мать Пини, всегда проверявшая у него уроки, державшая над ним полный контроль, на этот раз не смогла проверить его – не до того было. Уезжая в родильный дом в сильном волнении после пережитого скачка мыши на ее тапочку, Нелли Николаевна крепко обняла черного, как галчонок, Пиню, воинственного, как индейский поселок, Пиню, и сказала ему на временное прощание:
– Я поехала тебе за сестренкой. Слушайся папу и
Наталью Савельевну, она – в курсе. Учись как следует! Маруся двоек не любит!
– Много она понимает, твоя Маруся! Она реветь будет. Вези мальчишку, будем играть в войну, – посоветовал вооруженный до зубов Пиня. На животе у него болтались автоматы разных образцов, из-за пояса выглядывали пистолеты всех систем, на боку висел лук и колчан со стрелами, а на голове сидел мотоциклетный шлем. В руках он держал рапиру, а у ног его стояли пушки, броневики и ракетные установки.
Как глянула на сына Нелли Николаевна, так еще сильнее стали у нее схватки.
Пиня бился с врагами, и ему некогда было прощаться с мамой: враги лезли со всех сторон.
– Не путайся под ногами, видишь, маме плохо! – закричал на него отец и пнул ногой ракетную самоходку.
– Ура! – закричал Пиня. – Победа за нами! Мы наступаем! – И полез в атаку, споткнувшись об отцовскую ногу.
Мама бросилась его поднимать, подняла, прижала к щеке, и так прижала, что он вскрикнул. Решил, что враги на него напали, повыскакивали из убежищ.
– Тра-та-та! – застрочил из пулемета Пиня и так и не успел обнять маму на прощанье – некогда, кругом война!
Нелли Николаевна, окидывая его грустным взглядом, остановилась на пороге, и сердце у нее сжалось при мысли, какой еще маленький у нее Пиня, какой еще глупый, а придется ему на второй план переместиться, и с этим уже ничего не поделать. Только бы хватило у нее чуткости, только бы ее хватило любить поровну двух своих детей, не делая в любви скидку на старшего. Ей стало горько, и она закрыла лицо руками.
Муж ее, математик Глазов, стал дергать ее за рукав, торопить, трясясь от страха, как бы чего не случилось. Они пошли медленно, под ручку, а вслед им бил пулемет, который находчивый Пиня установил на шкафу…
Нелли Николаевна, направляясь в сторону родильного дома, бывшего здесь неподалеку, вспоминала, как первый раз она покидала дом по такому же поводу. Смутно тогда было у нее на душе. С мужем разлад какой-то был, и долго он продолжался. Видно, какая-то женщина вошла в его жизнь, и он гнался за ними, как за двумя зайцами. Много слез она пролила, и в родильном доме и после, но ни о чем она его не расспрашивала. Как только выдержки у нее хватило, всегда такой нетерпеливой и непоседливой, как Пиня!
Уходя тогда из дому, она дала себе слово никогда не сердиться и не обижать своего ребенка, которого заранее любила, и поклялась беречь его от горя и печали. Когда же узнала, что родился сын, она, счастливая и усталая, дала себе клятву никогда не покупать ему игрушечного оружия, пусть даже в играх он не знает про войну.
Но стоило малышу заговорить, как он выставил вперед указательный палец, остальные сжал и сказал: «Кхе, кхе!" И поубивал всех кукол, которых она покупала для него с большим усердием.
Больше кукол он не замечал. От нее же потребовал оружия. Она не сдавалась, как будто не понимала, о чем он просил. Но ее предали: родственники и знакомые нанесли ему на день рождения целый склад оружия, и стал сын солдатом.
Жил в своем военном царстве Пиня, а окружающая жизнь его не трогала. Пошел он в детский сад, там сколотил он отряд таких же маленьких головорезов, как и он сам, и за обедом и за завтраком, в тихий час, и на музыкальных занятиях, и на прогулке вели они между собой непрекращающуюся войну.
Каждое утро Нелли Николаевна снаряжала своего солдатика в чистое обмундирование и вела его в детский сад, гордая и взволнованная. И хотелось ей, чтобы кто-нибудь с ее работы, слесари или токари, инженеры или администрация, увидели ее рядом с Пиней, неповторимым красавцем, наглаженным и намытым до блеска. Она шла с ним по самой середине панели и сияла. Вечером, когда она приходила за ним, настроение ее резко менялось. Она специально задерживалась в детском саду как можно дольше, когда, по ее подсчетам, должны были разойтись по домам все ее заводские знакомые и товарищи, чтобы не дай бог ее не увидели рядом с этим чучелом и страшилой, грязным и черным, как будто его только что выволокли из печной трубы, и на рубашке которого читалось все сегодняшнее меню.
Она зажимала его тонкие ноги в свои колени, доставала платок и терла его щеки, губы и лоб, и платок становился черным.
– Мамочка, – говорил Пиня, – сегодня я не такой уж грязный, всего один раз упал в лужу!
– Где ты нашел лужу! Мороз десять градусов!
Пиня делал таинственные глаза – нашел! Никто не вашел, а ему повезло. И улыбался, довольный, излучая радость, делясь с мамой своей радостью. Мама, выслушав его таинственные слова, давала ему такой шлепок, что они на том шлепке летели оба на трамвайную остановку, прыгали в трамвай и садились на детские места, увозя в добром трамвае тайну грязного Пини, сына конструктора механического цеха Нелли Николаевны. Пиня, забыв про полученный шлепок, смотрел в окошко, узнавая остановки и марки машин, задавая своей печальной маме бесчисленное множество вопросов, вслух делился с ней и знаниями, и сомнениями своими. Мама обнимала его, и они вместе смотрели в окошко, и много интересного они видели за простым стеклом, и путешествие в трамвае казалось им замечательным занятием. Но стоило им доехать до знакомой остановки, выйти на знакомую улицу, как настроение у Нелли Николаевны снова падало, так как она видела себя у корыта стирающей солдатскую амуницию. Опять никуда сегодня не сходить, опять плен! Для Пини грустные вечера его мамы, когда она оставалась одна у корыта, а папа уходил на вечер в Дом ученых, в кино или в театр, так и останутся тайной, как тайной останется для мамы, где Пиня отыскал ту лужу при морозе в десять градусов.
Уложить Пиню спать, угомонить – было большим искусством. Он вырывался, он кричал, он сообщал всем на свете:
– Ребята! Я еще не наигрался! Я еще не наигрался, ребята!
Отец приходил в ярость, когда он так говорил.
– Какие мы тебе ребята? Ты у меня сейчас заработаешь!
Но Пиня объединял все человечество в знакомое слово и упорствовал:
– Ребята! Ребята, я не наигрался! Же!
Так и засыпал он с криком на губах. Его уносил, как корабль, сон, он уплывал от всех, преображенный до неузнаваемости, тихий, спящий Пиня.
Вот что вспомнилось Нелли Николаевне по дороге к родильному дому. В приемном покое она, вручив мужу обручальное кольцо, сказала:
– До свидания! Ждите нас вдвоем! Какая замечательная больница – родильный дом, я сюда иду, как на большой праздник.
Муж испуганно погладил ее по руке.
– А как же я?
– А ты домой иди, будь по хозяйству!
– Я больше не могу! – сказал он волнуясь.
– Что не можешь? – спросила удивленно Нелли Николаевна. – Ты так волнуешься, как будто тебя здесь оставляют. Не бойся, иди домой, я пошла!
Он скользнул губами по ее волосам, дверь захлопнулась, и он остался один с обручальным кольцом а руке. И почувствовал он себя отшельником и скорее направился домой, чтобы увидеть сына. Не даст ему сын стать отшельником!