Пытлеваный. Брось дурачиться, заводи машину.
Роман. Куда ехать?
Пытлеваный. В город.
Роман. Что ж вы не сказали, Макар Пилиппович? Я машину разобрал… Часа через полтора соберу, не раньше.
Пытлеваный. На чорта ты мне нужен через полтора часа.
Верас. Вот тебе и «тут как тут».
Микола. Завтра будем в городе и все узнаем.
Пытлеваный. Завтра… Я ночь спать не буду.
Мне сегодня нужно знать. (Верасу.) Запрягай, Сымон Максимович, буланого.
Верас. Ладно!
Пытлеваный. Только живо!
Верас. В один момент. Я свою машину не разбирал.
Верас и Роман уходят.
Пытлеваный. Не во-время затеял ты это сватовство, Микола! Не мог подождать, покуда героем будешь.
Микола. Каким героем?
Пытлеваный. Ну, орден получишь. Это тоже герой.
Микола. Вы когда сватали, так насчет героя загнули… Я чуть со стыда не сгорел.
Пытлеваный. При сватовстве, как на торгу. Каждый цыган свою кобылу хвалит.
Микола. И орден этот… Не знаю, как и носить его буду. Совесть замучает.
Пытлеваный. Ну, ну, не дури! Собрал ты хлеба сколько требуется для ордена? Собрал.
Микола. А тимофеевка?
Пытлеваный. Ну, это мелочь.
Микола. Не мелочь, а невыполнение плана.
Пытлеваный. Самое пустяковое. Подумаешь, велика важность — тимофеевка! Буяк обещал поговорить в районном отделе.
Микола. Я своей совестью живу, а не буяковой.
Пытлеваный. Так ты что… может, откажешься от ордена?
Микола. Может, и откажусь.
Пытлеваный. Ну, это уж брось. Никто себе не враг.
Микола. А вот выходит, что мы сами себе враги. Довели колхоз до того, что люди нас чураются.
Пытлеваный (с иронической улыбкой). А оно таки верно, что от любви люди глупеют. (Выходит.)
Занавес
АКТ ТРЕТИЙ
Картина третья
Кабинет второго секретаря обкома партии. Совещание. Слушается доклад Пытлеваного.
Паланевич. Мы хотели бы, товарищ Пытлеваный, более детально познакомиться с достижениями вашего колхоза… А то хвалят вас, а мы даже хорошенько не знаем, за что именно. Может, вас не хвалить, а ругать надо.
Пытлеваный. Ругать, Тимофей Петрович, кажется, не за что.
Паланевич. Если не за что, то и не будем… Прошу вас.
Пытлеваный. Что ж еще добавить-то? Скажу, как мы высокого урожая добивались. Начну с земли… Пустая осталась она после немца. Почва, сами знаете, песчаная. Ей нужно каждый год чего-нибудь подбросить, а тут она четыре года в глаза ничего не видала. Первым долгом надо было землю поправить. А как ты ее поправишь, если скота нет, навоза нет… Ну, я твердый курс взял: что бы там ни было, а землю поправить. Получили мы восемь лошадок из воинской части, сделали бочки и, простите за выражение, как те золотари, целую зиму и весну каждый день возили из города то, что ему без надобности. Но оно для нас настоящим золотом стало. Сразу дало результаты в поле. Вот так и начали мы на ноги становиться. Увидел народ, что труд его на пользу пошел, и еще дружней работать стал. Ну, тут уж пошло одно за другое цепляться: лучше работаешь — больше получаешь, больше получаешь — еще лучше работать хочется. Теперь у нас полный порядок: и свой навоз есть и из города привезти есть на чем. Так что земля у нас теперь подходящая. Урожай в прошлом году был, как раньше говорили, — дай боже каждому доброму. Убрали во-время, обмолотили также, с государством рассчитались полностью. И колхозники наши не обижаются: по четыре килограмма зерна, по полпуда картошки да по восемь рублей деньгами получили…
Вера Павловна. Это мы слышали… А вот как у вас с травопольным севооборотом?
Пытлеваный. Заводим.
Паланевич. А я был уверен, что в передовом колхозе его уже давно завели.
Пытлеваный. Мы, признаться, с этим не очень спешили. Думали: что ж, трава, так она трава и есть. Доходу с нее не очень… Лучше на этом участке пшеничку посеять или огурчики посадить.
У Паланевича поднялись брови, он внимательно посмотрел на Пытлеваного. Вера Павловна резко повернулась в кресле.
(Спохватившись.) Это мы раньше так думали. Ну, а если уж такой порядок, что всем нужно траву сеять, так теперь посеем и мы.