— Что там? — хрипло выдохнула Вика, упершись правой рукой себе в грудь, пытаясь отдышаться. Толку от этого не было никакого, и она прошла оставшиеся метры по пологим здесь ступенькам, остановившись рядом с немолодой дежурной и взглянув туда же, куда смотрела она.
Рядом они простояли минуты две, за это время ни одна не произнесла ни слова. Звуки сюда сверху не доносились: наоборот, стал слышен гул приближающегося поезда. Девушка отступила на несколько метров вбок, под прикрытие свода короткого туннеля, уже мраморного, ведущего к платформе. Так ей показалось более безопасно. Потом она отвела взгляд от неподвижной, молчаливой, как статуя, дежурной у своей будки и поглядела на платформу. Поезд шел от «Парнаса», то есть двигался от ее дома дальше по той же ветке, и это оказалось решающим. Будь он в другую сторону, и она бы, наверное, поехала бы домой, стараясь позабыть что-то, только что произошедшее, неизвестное и от этого только более жуткое.
Когда Вика, продолжая оглядываться, вошла в раскрывшиеся двери второго вагона от головы состава, несколько человек посмотрели на нее с явным испугом. Что-то такое, наверное, было написано на ее лице. Но двери закрылись, поезд начал ускоряться, по платформе мелькнул еще один бегущий человек — почему-то не от эскалатора, а к нему, — и на этом все кончилось, они с воем нырнули в туннель. Вика перевела дух, покачала головой и едва не выругалась вслух. Могла бы и выругаться — никто бы не услышал. Или услышал, но и слова бы не сказал. Потому что это было мелочью по сравнению с происходившим снаружи, за контуром ярко освещенного вагона метро, несущегося по увешанным кабель-каналами туннелю. Под многометровой толщей гравия, глины, песка, невской воды и всего остального.
«Теперь до „Лесной“ точно», — сказала она сама себе и поразилась тому, что голос дрожал. Даже притом, что произнесла она эти слова мысленно. Взглянув же в темное окно на собственное отражение, Вика почти испугалась: на темном смазанном лице ее глаза сверкали, как у зверей в детских мультфильмах. Ей впервые захотелось заплакать от страха и обиды, но она все-таки сдержалась. Помогло то, что отец был где-то далеко, и, может быть, в эту самую секунду он вел в ставшем чужим небе свой бомбардировщик, увешанный ракетами и бомбами. Рвался к какому-нибудь мосту или шоссе — как долго они были для Вики ничем, неразличимыми черточками на неинтересной карте, — забитым вражескими машинами и солдатами и спешащими сюда, чтобы убить ее и маму. И старшую сестру, и ее мужа, и их маленького ребенка, и всех соседей, кроме тех, кто будет к моменту их прибытия уже записывать фломастером номера на ладошках. В той очереди, о которой так доходчиво сказал майор Леонид: в полицаи, охранять концлагеря.