«Лесная» случилась как-то неожиданно, и Вика соскочила со своего уже нагретого сиденья в последний момент, как и полчаса назад, когда попрощалась с майором. А показалось, что год прошел. Что же все-таки там было, на той станции метро, на «Удельной»? Была там стрельба, крики, даже настоящие вопли многих людей, или это ей показалось? После детской песенки внутри своей головы Вика не удивилась бы и этому. Более того, поверить в такое ей было по-настоящему выгодно. Тогда сразу становилось почти нестрашно. «Наружный», общий страх никуда не делся, но мог уйти этот, конкретный. «Ничего не было, мне показалось. Просто „сбой программы“ в мозгах, от стресса. От боязни за родителей, да и за себя. От дороги по ставшему опасным городу, от взглядов ставших опасными людей. А на самом деле ничего не было. Или просто милиция изловила человека без документов и с бутылками водки в руках, начала его хватать, а он громко орал и вырывался».
Вышла даже улыбка. Проговорить это получилось. Поверить — нет.
На заиндевелой асфальтовой площадке перед «Лесной» была толпа человек в сорок. Большинство имело что-то неуловимо общее в выражениях лиц, и все молчали, слушая. Высокий офицер в пятнистой зеленой куртке, взобравшись на крепкий деревянный ящик, стоящий в центре круга людей, читал стихи:
Она не услышала начала — слова пробились к ней через спины людей. Но они вдруг пронзили ее насквозь. Протиснувшись между плечами двух крепких ребят с круглыми рюкзаками за спиной, Вика подошла поближе. На улице было не слишком много машин, но звук их движения мешал, как не мешал фоновый звук обычного здесь потока в любой обычный день всего-то позавчера. Куртка была расстегнута, и неуместный под ней светлый шарф бился на ветру дугой, запахнутый вовнутрь только краем. Среди молчания ждущих людей, офицер стоял на своем ящике как странный, но при этом совершенно не вызывающий насмешки памятник. Полминуты молчания, и он начал снова:
Офицер закончил и тут же соскочил с ящика. Лицо у него было совершенно неподвижное и бледное, как бумажный лист. Было поразительно, что он не произнес больше ни слова — этого не ждали. Люди расступились, потому что он пошел прямо на них. Вика смотрела на происходящее как будто сверху. После потрясших ее слов про абордаж она подумала, что это моряк, может быть, морской пехотинец, но тельняшки на нем видно не было, а полевую форму моряков она знала не очень хорошо. Зато погоны прочитала без труда — капитан. Если по-морскому, тогда капитан-лейтенант. Не оборачиваясь, он ушел с пятачка перед метро куда-то в сторону проспекта маршала Блюхера. Люди проводили его взглядами, и никто опять не произнес ни слова, пока он не пропал из виду, пройдя между пустыми, неживыми киосками.
— Ну, что скажешь? — спросил тогда один из тех двух крепких ребят, между которыми она встала. Вике показалось, что он спросил ее, но он обращался к своему товарищу, прямо через ее голову.
— А че тут, — буркнул тот. — Понимает мужик. Пошли, нам пора уже. Отсюда еще четверть часа топать.
Он перевел взгляд на Вику.
— А ты че вылупилась?
Три дня назад она бы опустила глаза, смолчала, и это почти наверняка не закончилось бы ничем плохим. Сейчас ее бес толкнул ответить.
— А ниче. Вы в военкомат или че?
Даже не закончив, она сама испугалась. Парень захлопнул рот, уже открытый было для новой грубости. Второй же фыркнул.
2
Стихи Павла Булушева, «Салют» (окончание) и «Хочется романтики»; сборник «Слово о первом эшелоне».