— Никак не получилось. Мы весь день носились по городу.
За последние шесть дней они впервые сидели за кухонным столом друг напротив друга и уничтожали наспех приготовленное жаркое, заедая опаленным багетом, лежавшим в корзинке для хлеба на салфетке в клеточку.
— И вечером тоже?
— В городе были, — ответил Валманн с напускным равнодушием. — Работали. И не зря потрудились, — быстро добавил он, подняв голову над тарелкой и увидев выражение ее лица. — Мы разыскали новую подружку этого Скарда, он же брат Илья. Она подтвердила, что он широко развернул свою деятельность проповедника и спасителя душ, а заодно и соблазнителя. Она сама полностью под его влиянием. — Он и словом не упомянул интрижку Энга с Агнете Бломберг. Ему показалось, что это могло бы отрицательно сказаться на отношении к Энгу его коллег.
— Ну и что она собой представляет?
— Красотка двадцати лет от роду. С молодых лет в загуле, слыла заблудшей овечкой в общине, и родители потеряли всякую надежду на ее спасение. И что ты думаешь? Наш брат Илья вернул ее на путь истинный!
— Пора кричать «аллилуйя»?
— Но, как я полагаю, самое страшное в том, что он ее использует просто-напросто как проститутку.
— Да что ты говоришь!
— Так же, как он использовал Карин Риис. Стоматолог признался, что спал со своей обаятельной ассистенткой и давал ей деньги. Он — член этой общины в Хамаре, а познакомил их брат Илья. Впрочем, зубной врач назвал это «скромными подарками».
— Сутенер поднебесный! Прямо чистейший Кнутби. [15]
— Я думаю, ты права. Религия придает всему этому делу особый смак. Представь, что будет, когда пресса разнюхает…
— Но… — Анита отломила кусочек багета. — Если она действительно на него работала, зачем ему было ее убивать, зачем он изрубил в капусту источник своего дохода?
— И так сильно изрубил! — Перед Валманном снова возникла картина места преступления. Он зажмурился и покачал головой, как бы стряхивая это зрелище. — Во всяком случае, он живет вместе с этой девушкой, когда приезжает в Трёнделаг и проповедует. Ее папаша сердится, но община принимает это, их считают супругами перед ликом Божьим или что-то в этом роде. У Скарда там огромная толпа поклонников. Он прямо как поп-звезда.
— Так она подтвердила его алиби?
— Не совсем. Она сказала, что они вовсе не все время проводили вместе. Он все-таки мог вернуться в Хамар в тот вечер.
— Шесть часов туда и столько же обратно на своем старом «саабе»?
— Признаю, это чересчур. Но подумай о том, что он одержимый. Или одухотворенный, как это, очевидно, называется на языке пятидесятников.
— Какая жуткая сумятица! — Анита собралась было положить себе еще одну порцию жаркого, но раздумала.
— Невероятно, что все это происходит в среде, которая кажется во многих отношениях отделенной от остального мира. Я даже не пытался объяснить тем, с кем разговаривал, что Скард разыскивается как главный свидетель по делу об убийстве его сожительницы. Я думаю, они ни за что не поверили бы, что он и впрямь такой многоженец.
— Тем не менее… — Анита пыталась разжевать совершенно засохший кусок багета. — Тем не менее столкновение этих двух миров может иметь чертовски сильные последствия.
— Ну и завернула ты… — Валманн все еще не мог отделаться от преследовавшего его воспоминания об изуродованном теле Карин Риис.
— Да, впрочем, я выяснила, что бывшая жена Скарда, настоящаябывшая жена, по всей видимости, уцелела и живет под чужим именем.
— И как же, черт возьми, ты это разузнала?
— Хорошая работа полиции, — быстро отпарировала она. — Как ты считаешь, не выпить ли нам по стаканчику красного вина, чтобы легче было все это переварить?
16
Я взяла больничный. В последнее время напряжение лишь увеличилось, и для работы у меня не осталось никаких сил. Распорядок дня я тоже изменила. Теперь каждое утро я встаю пораньше и отправляюсь на прогулку. Гуляю я около часа по одному и тому же маршруту — вверх по Грённегата, потом по Скулегата, вокруг кладбища, по рощице Анкерскуген, затем перехожу улицу Ринггата и иду до конца по улице Фритьофа Нансена, где сворачиваю направо и выхожу на тропинку в парке Клюкхаген. Для возвращения у меня определенного маршрута нет. В хорошую погоду я могу пройтись подальше, спускаюсь на улицу Ника Хелланда, а там срезаю, повернув направо, и по чудесной улице Стафсбергвеген иду к центру. По утрам сейчас светает все позже, но меня это не останавливает. Я не боюсь гулять в одиночестве. Лив Марит Скард больше не трусиха.
Тот дом вызывает у меня тяжелые чувства, но я стараюсь себя перебороть. Ленты полицейского заграждения все еще висят там, протянутые между столбиками ворот, и дверь входная тоже опечатана. Я больше не схожу с ума от горя и печали, когда вижу это. Сейчас я реже о ней вспоминаю и все чаще думаю о нем. Я чувствую, как это с каждым днем придает мне сил. Шагая, я прислушиваюсь к растущей во мне ненависти. А с ней растет и решительность. У меня появился план — сначала было просто озарение, причудливый поворот мысли, сумасшедшая задумка. А потом вдруг сложился план, и теперь он все сильнее и сильнее меня захватывает. Пешие прогулки идут мне на пользу. Они хороши для здоровья. И для уверенности в себе — тоже. Его необходимо найти и обезвредить. И займусь этим я. Первые шаги уже сделаны. Полицейские и пальцем пошевелить не желают. О возможном допросе еще не упоминалось ни в одной газете. А ведь он мастерски умеет уходить от правосудия. И в этот раз его тоже не остановишь. Но от меня ему не уйти. Я уже приступила к исполнению своего плана и хорошо представляю, что именно буду делать. Конечно, от меня потребуется самопожертвование. Пусть он на собственной шкуре испытает гнев и мстительность Лив Марит, которая так долго и мучительно пыталась подавить в себе эти чувства! Но превыше всего моя цель: уничтожить Агнара И. Скарда. Мой палач сам идет навстречу своей гибели!
Продрогнув под пронизывающим зимним ветром, я принимаю душ — сначала обжигающе горячий, а потом ледяной. Тело нужно закалять. Тело, которое он всеми силами пытался искалечить. А еще — дух, гордость, уверенность в себе и достоинство. У меня ушло немало времени, чтобы возродить их, но теперь пора пришла. Чтобы достичь поставленной цели, мне потребуются все мои силы.
Я тайком скопировала все файлы, имеющие отношение к его социальному пособию, — то есть все личные и медицинские данные. Я могу изучать их, когда вздумается, сидя дома за компьютером. Рассматривать его, словно в микроскоп. Мне страшно и мерзко, но я борюсь с собой. Это тоже помогает мне готовиться. Я могу разобрать его по кирпичикам, добираясь до самых потайных элементов, составляющих сущность больного самца. Я изучаю курс лечения, лекарства и историю болезни, записанную разными лечащими врачами, — в их записях порой чувствуется осторожная радость, а иногда, когда болезнь прогрессировала, — отчаяние. Я изучаю частотность приступов рыданий и вспышек ярости и читаю отчеты о его попытках самоубийства и болезненном пристрастии к порнографической литературе. У меня перед глазами заметки о его религиозных размышлениях. Во многих записях я нахожу собственное имя. Там написано, что он сожалеет о своих поступках и действиях, но по меньшей мере в трех беседах с врачами утверждает, что я сама подтолкнула его к насилию, ведь он — по его собственным словам — никакой не насильник. Мое исчезновение породило в нем неуверенность, которая осложняет положение и способствует ухудшению его психического состояния. Иногда ему кажется, будто я умерла, и он принимается укорять себя (надо заметить, вполне справедливо!). А порой он убеждает себя, что я жива, и тогда припоминает нанесенные мне увечья и сожалеет, что не может попросить прощения. А бывает, его начинает мучить страх перед возмездием, что к нему явится «ангел мести» (в моем лице!) и потребует расплаты за «злые дела». Ну, что касается последнего, то я уж позабочусь, чтобы его предчувствия сбылись. Он искупит свои грехи, причем довольно скоро. Я избавлю его от мучений раз и навсегда.
17
Валманн внезапно вспомнил о мобильнике, который выключил в аэропорту Вернее при посадке в самолет во вторник утром. Сейчас уже среда, а мобильник так и пролежал выключенный в кармане его куртки больше суток. Мобильником Валманн пользовался нечасто. Вот и сейчас ему пришло только одно сообщение: «Надо поговорить. Лолита».
15
Деревня в Швеции, в 100 км от Стокгольма, где в 2004 году няня детей пастора по его наущению застрелила его жену.