Еще в то время, когда Кин работал там, был создан кружок поэтической молодежи при редакции «Комсомольской правды», и я тоже был участником этого кружка, которым сначала руководил один Уткин, а потом двое: Уткин и Джек Алтаузен. И однажды осенним вечером в присутствии Маяковского я прочитал наивные и патетические стихи, посвященные ему, — не формально посвященные, но об этом нельзя было не догадаться, — а потом ждал его, сидя около «Титана». И Маяковский вышел, окруженный группой моих товарищей, и сказал им «Пока», а мне — «Ну, пойдемте», и я пошел провожать его домой, и мы шли мимо Китайгородской стены, и он говорил о стихах, а я замирал от щенячьего восторга… Но в это время Виктор Кин уже работал в «Правде», уже вышел в свет прославивший его роман.
Кин перешел в «Правду» в самом конце 1926 года. Старый правдист Александр Зуев так вспоминает об этом: «Виктор Кин пришел к нам из „Комсомольской правды“. Мы, тогдашние газетчики, читали, конечно, острые и талантливые фельетоны молодого журналиста в „Комсомолке“. В „Правду“ он пришел не новичком, его здесь знали. Среди редакционных работников, окончивших Институт красной профессуры, у него были близкие друзья, и встречен он был радушно». Зуев вспоминает о том, как они с Кином «незаметно сдружились», о длинных разговорах о литературном ремесле. Особенно запомнилось ему одно замечание Кина о том, что многие рассказы, печатавшиеся в то время в журналах, по выбору факта и по методу обработки были по существу разновидностью фельетонного жанра.
Это был обычный для тех лет, для того поколения журналистов путь: через «Комсомольскую правду» — в «Правду». Этот же путь вслед за Кином проделали Яков Ильин, Юрий Жуков, Борис Галин, Сергей Диковский и другие. Для многих из них работа в газете стала дорогой в большую литературу. На весь мир прославился (вместе со своим соавтором И. Ильфом) Евгений Петров. Талантливый роман «Дружба» написал Виктор Дмитриев. Это увлекательная и правдивая история двух молодых изобретателей в противоречивые годы нэпа с точно описанным временем и настроениями молодежи.
Интересными рассказами дебютировал в «толстых» журналах конца двадцатых годов очеркист «Комсомольской правды» Игорь Малеев. Стал драматургом Сергей Карташев. Романистом редкого у нас приключенческого жанра стал Михаил Розенфельд, прошедший большой путь от трехстрочных заметок до больших романов и превосходных военных репортажей. Этот любопытный, вездесущий и неутомимый «король репортеров» множество раз попадал в различные сложные «переплеты» и выходил сухим из воды из всевозможных опасных приключений. Над ним иногда подшучивали, но все любили его рассказы. Он был одним из самых популярных людей газетной Москвы. Когда пришло печальное известие о его гибели на одном из фронтов Великой Отечественной войны — этому долго не хотелось верить.
В свое время к отряду прозаиков, вскормленных «Комсомольской правдой», присоединились Яков Ильин, Сергей Диковский, Сергей Крушинский, Юрий Корольков и другие. О Якове Ильине недавно хорошо рассказал его многолетний товарищ Борис Галин. Незаслуженно редко вспоминается необычайно одаренный Сергей Диковский. Приходит на память мой разговор в начале сороковых годов с Леонидом Максимовичем Леоновым. Он прямо назвал Сергея Диковского надеждой советской литературы. Диковский был наблюдательным и неутомимым путешественником, объехавшим в журналистских странствиях полстраны. Он погиб в боях 9-й армии Финского фронта.
Некоторые из этих людей, например Игорь Малеев и Михаил Розенфельд, пришли в «Комсомольскую правду» одновременно с Кином. Виктор Дмитриев — тоже, с разницей на несколько недель. Другие — позже. Но для каждого из них годы «Комсомольской правды» были прекрасной школой — школой политического опыта, школой жизни и школой литературы. Все они писали правду о своем замечательном поколении. Им не надо было заниматься изготовлением искусственных рецептов для создания «положительного героя» — они находили его образ в жизни, в своих товарищах и в самих себе.
«Комсомольская правда» навсегда осталась для Виктора Кина одним из самых дорогих воспоминаний. И не только воспоминаний. Уже в период своей работы в «Правде», учебы в ИКП он продолжал живейшим образом интересоваться всем связанным с газетой. Он получал информацию, так сказать, из первоисточника: Тарас Костров еженедельно бывал у Кина на «традиционных обедах» и юмористически рассказывал о всяких внутриредакционных событиях. Бывали и другие гости из «Комсомолки», многие из тех, кому Кин помог стать профессионалами.
О Викторе Кине, писателе и человеке, за последние годы написано немало статей. Десятки студентов из разных городов страны посвящают ему свои дипломные работы, есть диссертации, вышел сборник воспоминаний, озаглавленный «Всегда по эту сторону». Название отнюдь не случайно. Молодой поэт из Воронежа Олег Шевченко, комсомолец шестидесятых годов, посвятил свое стихотворение комсомольцу первых лет революции:
О Кине сказано много существенного, и не стоит повторяться, но вся проза Кина так насыщенно автобиографична, так связана с его личностью и с судьбой поколения и все личное и общее так сложно в ней переплелось, что чисто литературоведческий анализ этой прозы просто невозможен без отступлений к биографии писателя…
Жизнь Виктора Кина стремительна, насыщенна, кажется, что в ней нет ни одной потерянной минуты. В пятнадцать лет — участник революции, в шестнадцать — боец на фронтах гражданской войны, в двадцать один — редактор губернской газеты, для которой Кин и писал и рисовал (он был отличным карикатуристом) и которой заслуженно гордился, так как вскоре после его прихода туда «На смену» стала считаться одной из лучших молодежных газет республики. В двадцать два года Кин — ведущий сотрудник большой всесоюзной газеты, в двадцать четыре он пишет роман, в двадцать пять он его напечатал…
Но вот как он сам написал о себе в шутливом отрывке незаконченной автобиографии:
«…Интересное в моей жизни начинается с 1918 года, когда я с группой товарищей организовал в городе Борисоглебске ячейку комсомола. Мы устраивали митинги, бегали по собраниям, писали статьи в местную газету, которая их упорно не печатала; я имел даже наглость выступить с публичным докладом на тему „Есть ли бог“ и около часа испытывал терпение взрослых людей, туманно и высокопарно доказывая, что его нет. Это было ясно само собой: если б он был, он не вынес бы болтовни пятнадцатилетнего мальчишки и испепелил бы его на месте.
В город пришли казаки и искрошили 300 человек наших. Казаков выгнали. Наступил голод, меня послали в уезд собирать хлеб. Летом опять пришли казаки, и я вступил в отряд красной молодежи. Через две недели мы с треском выставили казаков из города, а еще через месяц они опять нас выставили. На этот раз я остался в городе и попробовал вести среди белых пропаганду. Но в красноречии мне не везло никогда: комендант города отдал приказ о моем аресте, пришлось скрываться и прятаться.
Потом их выгнали опять.
Весной 1920 года я отправился добровольцем на польский фронт и был назначен политруком роты. Здесь я увидел настоящую войну, по сравнению с которой наши домашние делишки с казаками показались мне детской забавой. Некоторое время я пытался разобраться в своих впечатлениях и решить, что ужаснее: сидеть в окопах под артиллерийским обстрелом, или бежать, согнувшись, по голому полю навстречу пулеметному огню, или отстреливаться от кавалерийской атаки. Я отдал предпочтение пулемету. Эта холодная, расчетливая, методически жестокая машина осталась самым сильным впечатлением моей семнадцатилетней жизни.