- Садись, воевода. Молодцом, что отстоял Нижний Новгород. Знатно ныне тебя пожалую. Прилюдно. За трапезой. Сейчас же расскажи обо всем подробно.
Отчего же не рассказать, коли сам великий князь, завтрашний единовластец, просит. Повел, однако, Хабар-Симский рассказ не столько о стойкости горожан и особенно ратной ловкости и мужестве пленных литовцев, сколько о необходимости усилить ближние к Казани города крепкими отрядами и, возможно, возвести новые крепости между Казанью и Нижним Новгородом, которые стали бы воротынцами для непреодолимых затворов.
- Припозднимся мы, Казань свои крепости поставит. Чувашей и мордву с эрзей подомнут под себя полностью и бесповоротно, как булгар. Вот тогда почешем затылки. А то и локти кусать станем.
- Державно мыслишь. Тебе это и исполнять. С братьями моими. - Василий Иванович кивнул в сторону Дмитрия и Андрея. - После свадьбы продолжим этот разговор основательно. Позовем и дьяка Разрядного приказа. Теперь же - на пир в честь твоей знатной победы. А завтра быть тебе на свадьбе среди самых почетных гостей.
- Дозволь челом ударить до трапезы.
- Слушаю.
- Как с пленными литовцами быть? Я им пообещал именем государя освобождение. Знаю, виновен в самовольстве, приму потому любую опалу, но прошу не унизить чести царева воеводы.
- Не опалы ты достоин, хотя и проявил самовольство. Поступил же ты мудро и с великой пользой для вотчины нашей. На почестном пиру объявлю свою милость.
В большой трапезной палате не так уж и многолюдно: не все князья и даже думные бояре позваны. Хабар-Симский, однако, не избалованный столь высоким почетом, не обратил бы вовсе на это никакого внимания, если бы не сам великий князь Василий Иванович:
- Не обессудь, герой-воевода, за малолюдство. Не всех успели оповестить, а переносить пир не с руки - грядут свадьбы. Моя завтра. Ее отгулявши, приступим к Феодосиной.
Место Василий Иванович указал Хабару-Симскому за своим столом. По левую от себя руку. Видимо, место Андрея Ивановича. Так рассудил Хабар-Симский, видя плохо скрываемое недовольство князя Андрея, которому пришлось сесть по левую от него, воеводы, руку.
«Худое начало, - невольно возникла мысль. - С князем Андреем придется совместно воеводить, а ловко ли, когда затаена обида на душе? Тем более из-за пустяка какого-то? Ну, потеснил его нынче великий князь, так что тут такого?»
Нет, не по пустяку тешил обиду князь Андрей Иванович, не из-за места за столом. Виделось князю за большим вниманием к Хабару-Симскому гораздо большее: крайнее место в великом деле, какое замыслил брат. Расклад ему виделся таким: брат Дмитрий, старший по возрасту, - во главе; воевода не слишком знатного рода наверняка вторым станет, хотя главная дудка будет в его руках, по опыту воеводскому; он же, Андрей, - в хвосте. Последыш он, им и останется незаслуженно. Его слово не решающее, да и при успехе не ему почет и уважение.
Велика ли корысть!
Хабар-Симский не углублялся столь далеко, да и не мог сделать этого, не имея опыта в придворных кознях. Заметив недовольство князя Андрея, он только слегка подосадовал, но если бы и проник в мысли царева брата, что мог бы изменить простой воевода, не имеющий даже придворного чина. Впрочем, будь он даже думным боярином, и тогда не посмел бы поперечить великому князю.
Да разве один Андрей Иванович недоволен? Завистливая презрительность - не из перворядных, а у царской руки - во взглядах, с какими пересекался взгляд Хабара-Симского: и князей Одоевских, Ростовского, Шуйского, Воротынского и даже старика Ивана Щени, которому не о суете мирской думать, а о покое вечном. «Ладно. Перемелется».
Великий князь самолично подал Хабару-Симскому полный кубок фряжского[57] вина и, подождав, пока стольники наполнят кубки вином или медовым хмельным пивом (по вкусу каждого), поднял руку - тут же в большую трапезную палату внесли соболью шубу и накинули ее на богатырские плечи воеводы.
После этого многие уже и не старались скрыть зависть. Соболья шуба от царской руки - величайшая честь, но разве не менее важен приклад к ней: земля с деревнями и селами, щедрое пожизненное жалованье, для многих недоступное.
«Что же, пусть завидуют. Не за лизоблюдство щедрость царская, а за дело умело сделанное. Может, еще и очинят».
Нет, не сбылась вспыхнувшая вдруг надежда. Получит он чин окольничего[58] позже, когда еще раз, проявив самовольство, спасет от разграбления Рязань, кроме того, возьмет обманом у крымского хана шертную[59] грамоту, какую вынужден будет царь Василий Иванович написать хану ради спасения Москвы и самого Кремля. Но до этого еще много воды утечет. Сейчас же великий князь, подняв кубок, возгласил лишь здравицу в честь Хабара-Симского, добавив после этого:
- И еще моя воля такова: пленных литовцев, одарив каждого, отпустить домой.
Для воеводы именно эта царская милость стала наиболее важной: его честь не понесла урона.
Не затянулся, как бывало обычно, почестный пир, собранный наспех, в короткий срок он и окончился. Великий князь, когда, казалось, пир только начал набирать силу, поднялся со словами:
- Недосуг нынче даже за праздничным столом. Отдыхайте, слуги верные, до завтрашнего утра, - и обратился к Хабару-Симскому: - И тебе, повторяю, быть на моей свадьбе. Деловому же разговору время определю только после свадьбы Феодосии. Тебе же и на ней быть гостем.
Просто сказать: определю время, вовсе не дав его для подготовки. Свадьба есть свадьба. Сплошные торжества, от которых даже пожелаешь - не увильнешь, не оскорбив тем великого князя. Его приглашение - непререкаемый закон. К разговору же нужно подготовиться, чтобы предложенное не только легло на душу государя, но и было исполнимо. Потому, перво-наперво, он намерился спросить совета у своих друзей воевод, коих пригласил к себе на вечернюю трапезу. Глядишь, что-либо толковое присоветуют. Разговор, однако, за ужином принял совершенно иное направление. На языке у всех в те дни было одно: предстоящие свадьбы, а не измена Казани. К коварству татар, можно сказать, русский люд попривык, особенно за последнюю сотню лет, когда Золотая Орда начала менять ханов, как рукавицы. Свергнутые ханы, если оставались живы, злобу свою срывали на России. Да и потерянное богатство пополняли грабежом русских городов. На сей раз, правда, очередное коварство не нанесло великого ущерба, дальше Нижнего татары не продвинулись, так о чем же глаголить?
Осушили кубки за сметку воеводы Хабара, поздравили со столь щедрым подарком великого князя и сразу вопрос:
- На свадьбу зван?
- Среди почетных гостей. Дважды великий князь высказал свою волю.
- Зависти достойно.
Впрочем, сказано это было с доброй душой. Выпили и за это великое внимание Василия Ивановича и уже не свернули со злободневной темы:
- Сдается мне, - заговорил седокудрый воевода, недавно снявший кольчугу и теперь живущий спокойно, лелея старость и имеющий в достатке время, чтобы осмысливать происходящее в Кремле, - что-то не сошлось у Ивана Великого, государя нашего, что выбрал для сына невесту не королевской крови. Вроде бы все державы послов слали густо в Москву, а вишь ты, породниться не пожелали.
- Не те мысли в голове твоей, - возразил тысяцкий царева полка. - Прикинь, не насытился ли Иван Васильевич, мудрый правитель долголетний, заморскими невестами? Одна римлянка Зоя чего стоила.
- Не Зоя, а Софья Фоминична! Это ее православное имя.
- О каком православии можно глаголить? Римлянкой нищей приехала, римлянкой и осталась. Только богатой и склочной. Сколько раз Иван Васильевич ее опалял? Ведомо мне, крамольничала ради выгоды своим сыновьям. Едва государь не постриг ее в монашки. Как ни суди, а русская кровь - она своя, надежная!
- И дочь Иван Васильевич не отдал на сторону, по разумности своей, - поддержал тысяцкого воевода выборных дворян. - Как принято считать? Родня, стало быть - родня. Может, среди королей оно так и есть, а с нами зятья иначе себя ведут. Будто услугу великую творят, беря в жены наших царевен: чуть не половину России просят в приданое, в латинство неволят. Александр Казимирович[60] держит за разменную монету дочь царя[61] нашего, любимицу его.
[57] Фряжское - итальянское; от слова фряг - так называли итальянцев и вообще иностранцев.
[58] Окольничий - придворный чин и должность в XIII- нач. XVIII в., первоначально в функции входило устройство и обеспечение поездок князя, участие в приеме и переговорах с иностранными послами.
[59] Шертная - от шерть - присяга мусульман на Коране, этим же словом русские обозначали принесение присяги язычниками по их обычаю.
[60] Александр Казимирович Ягеллон (1460-1506) - великий князь литовский с 1492 г., с 1501 г. - польский король. В1494 г. подписал с Москвой союзный договор, скрепленный в 1495 г. браком с дочерью Ивана III Еленой.
[61] «…держит за разменную монету дочь царя…» - Елена Ивановна (1476-1513) - средняя из пяти дочерей Ивана III, великая княгиня литовская и польская королева. В 1503 и 1508 гг. содействовала заключению перемирия Литвы с Москвой. В 1511 г. после смерти мужа сослана в Торки. Внезапно скончалась во время заточения.