- И то сказать, чем хуже поляка наш Василий Холмский, жених Феодосии? Корни знатные. Поглубже Ягеллоновых. От Тверских владетельных князей. Владимирович, одно слово.
- Он и отцом славен. Воевода тот был храбрый и советник царю отменный. Сколь он с пользой великой за отечество радел?! А сын - в отца. Красив. Умен. Храбр.
- Одно не укладывается в моей голове, - повернул разговор седокудрый воевода к выбору невесты для великого князя, - если не сподручно родниться с латынянами, ответьте мне, разумники, отчего тогда избрана невеста для сына не из знатных родов? Не из Владимировичей?
Тут, как говорится, прорвало всех:
- Иль не ведомо тебе, что между ветвями древа Киевского великого князя Владимира испокон веку идет поножовщина за великокняжеский стол. Киев, обессилив его междоусобьями, потеряли. Пару веков с гаком ордынский хомут на выях своих носили, едва-едва стряхнули со своей спины наглецов. Что? Все вдругорядь начинать? А что помешает нынешним князьям, окажись повод? А теперь не только мечи да стрелы, нынче - пушки с рушницами. В один миг обезлюдит Русь-матушка.
- И то верно. Те, кто из перворазрядных - Шуйские, Ростовские, Пенковы да Ярославские, - породнившись с царем, не полезут ли на трон?
- А второрядные что? Сидели сиднем, сидят и впредь будут сидеть сложа руки? Их мало ли: Тверские-Микулинские, Одоевские, Воротынские и Белевские ветви Михаила Черниговского?
- Не сбрасывай со счетов князей Рязанских.
- Мудро, скажу вам, поступает Иван Васильевич, не I оставляя после себя повода для междоусобья.
- Верно. Перворядные и даже многие из второго ряда не жалуют Даниловичей. Только и всего, что подчиняются силе. Они, сами славяноруссы по крови, не забывают, из какого гнезда Даниловичи. Всеволод-то - сын гречанки[62]. Стало быть, полукровок.
- Вот-вот. И Василий Иванович тоже от византийки.
- Какое от византийки! От римлянки! От латынянки.
- Нишкни[63]. Дядя ее - последний император Византийский.
- То дядя. Она-то сама, покойница, где росла, под чьей опекой воспитывалась? Папа Римский ее лелеял. А ты - византийка!
Вот тут масла в огонь плеснул хозяин застолья:
- Все, о чем речь ведем, истина. Только не туда, как мне видится, глядим. Иван Васильевич намеревался женить сына на дочери боярина Юрия Малого, грека по роду, об этом каждому известно, но не пошел супротив перворядных, которые запротестовали, ибо видели в нем полное огречивание российского трона. Вот й позволил царь выбирать самому великому князю.
- Да, добрых полторы тысячи красавиц, одна одной краше, свезли в Москву. И заметьте: все не великой знатности! Из них и выбрал молодой великий князь Соломонию Сабурову.
- Вот об этом и мое слово, други. Кто лучше? Греки или ордынцы? Сабуровы ведут свой род от ордынского мурзы Чета. Думаю, хлебнем мы горюшка. Если же не мы, то дети наши непременно.
- Очень ты прав, воевода. Сродственники Сабуровых Годуновы и без того подкрадываются к трону. Хитрованы. Наглые к тому же и умом не обделенные. А что будет, когда породнятся с царем?
- Что грядет, того не миновать. Десница Господа, - вновь сказал свое веское слово седовласый воевода. - Грызня у трона - не нашего разумения дело. Наша забота державу оборонять. Воеводствовать со всем прилежанием. Мы же, если раскинуть умишком, не трон оберегаем, для того царев полк есть, а свои дома защищаем. Грудью заслоняем державу от ворогов.
Как же за такие верные слова не осушить кубки? Пили стоя, в левой руке держа кубок, а правую приложив к горячему сердцу.
Разговор после этого сам собой утих, и вскоре гости, вьпив за гостеприимную хозяйку дома, покинули травную. Домой разъезжались без волокиты. Понимали:
Хабару завтра спозаранок нужно быть в Кремле. Прощаясь, однако, каждый из воевод просил хозяина приобщить и его к великому оборонительному от Казани делу. Только седокудрый, вздохнувши, посетовал:
- Засучил бы рукава вместе с тобой, герой-воевода, да укатали сивку крутые горки.
Проводив гостей, Хабар-Симский долго не мог уснуть, метался будто в жару на мягкой пуховой перине, не имея сил заставить себя не думать о предстоящем разговоре с великим князем. В конце концов все же уснул. Будить постельничему его не пришлось, воевода сам проснулся едва забрезжил рассвет. Ополоснул лицо ледяной водой, обрядился в праздничные одежды и - поспешил в Кремль. Сомнения, правда, были, не слишком ли рано появится он на Соборной площади, где ему надлежало быть среди самых знатных князей и бояр, но вышло в самый раз. Как он заметил, не было на Соборной площади лишь князей Шуйских.
«Обиду держат за невнимание к ним. Что не их рода невеста».
Хабара-Симского заметили сразу. К нему подходили с поклонами, поздравляли (те, кого не было на по-честном пиру) с великой наградой, хвалили его находчивость при обороне Нижнего Новгорода. Только князь Дмитрий Иванович лишь издали кивнул, зато Андрей Иванович, словно не был обижен, поздоровался уважительно и еще раз поздравил с милостью великого князя.
Их начавшийся было разговор прервал праздничный колокольный звон всех кремлевских храмов одновременно, тут же подхваченный колокольнями Китай-города, Белого, а следом и колокольнями приходских церквей Скородома. Москвичи, заполнившие Кремль до отказа, теперь начинали тесниться на Красной площади, надеясь, что Василий Иванович со своей супругой великой княгиней снизойдут до выхода к народу.
Первый раз Хабар-Симский видел такую торжественную пышность. Более сотни князей и бояр заполнили храм Успения. В глазах рябило от обилия самоцветов на одеждах знати. Невеста сверкала алмазами на кокошнике и в ушных подвесках, на аксимитовом сарафане. Жених словно светился счастьем. Что еще удивило Хабара-Симского: братья не находились у руки великого князя, их место - в общей толпе знати. В той самой толпе, где и он - воевода - не знатного рода. Правда, даже перворядные выказывали братьям Василия знаки внимания.
Все эти наблюдения не отвлекали внимания воеводы от главного - от мыслей о предстоящем докладе великому князю, которые не отступали ни в первый день, ни в следующие, заполненные долгими пиршествами. Симский даже попытался, улучив момент, завести разговор с князем Дмитрием Ивановичем о предстоящем деле, но тот отмахнулся:
- Знаешь, воевода, каждому овощу - свое время. Позовет брат мой, - он сделал нажим на слове «брат», - тогда и помозгуем. Чего ради неволить себя загодя зряшними мыслями. И потом, твое дело воеводское, тебе и об оборонах разных думать.
Совершенно иным получился разговор с князем Андреем Ивановичем, к которому Хабар-Симский все же решился обратиться, хотя и опасался такого же ответа, какой услышал от князя Дмитрия.
Понимаю, воевода, твое неспокойство. Разделяю трудности решиться в одиночку на слово великому князю. Только чем я могу пособить? Я не бывал ни в Нижнем Новгороде, ни дальше его. Да и воевода из меня пока некудышний. Последыш я, ко мне поэтому такое отношение.' Всякий раз лишь в пристяжные к кому-либо из братьев…
Знал бы Андрей Иванович, как близко к сердцу принял воевода откровение юного князя! Обрел бы он в одночасье верного товарища, доброго советника.
Помедлив малую малость, Андрей Иванович попросил:
- Ты вот что… Окончатся пиршества - пожалуй ко мне. Расскажешь о своем плане. Посоветуемся. Глядишь, и я что-нибудь толковое подскажу.
И вот в тот вечер, когда великий князь Василий Иванович с благословения отца объявил на очередном пиру, что «Потехе час, а делу время», воевода Хабар-Симский был зван к Андрею Ивановичу.
Даже конь ему был подан под великолепным седлом, как самому почетному гостю.
«Доброй души царев брат меньшой, - подтвердил первоначальный свой вывод Хабар-Симский, - и не кичлив».
Справедливый вывод. Андрей Иванович не кичился родством с великим князем, он уважал ум и храбрость в людях, особенно таких героев, как Симский, поэтому без задней мысли встретил воеводу не только как равного себе, но даже с подчеркнутым почтением, словно принимая более высокородного гостя. Это еще больше расположило воеводу.