- Государь Василий Иванович, - продолжал Михаил Глинский, - шлет свою рать на Березину, на Минск и еще северней Минска. Значит, возможно будет легко передвигать силы, собирая кулак там, где это требуется. Исходя из действий противной стороны. Достаточны ли пояснения?
- Вполне, - согласился Андрей Старицкий с доводами опытного воеводы, но тем не менее подумал про себя, что подозрения о личных интересах Михаила Львовича остались, однако не стал высказываться по этому поводу, решив:
«Поживем, увидим. Истина всегда найдет себе выход, как ни таись».
- Теперь - о Вильно и Лиде. Не одолею я этих крепостей имеющимися у меня силами, а русская рать подойдет сюда не вдруг. Не по прямоезжей дороге ей идти, и вполне возможно, с боями придется продвигаться. Враскоряку все может пойти, и не польза получится, а вред. Страху поначалу нагоним, это ты, князь, верно говоришь, но долго ли гоголем ходить станем? Не придется ли нам улепетывать чирками[92]? Большая рать ведется без спешки, без головотяпства. Иначе не успех, а кукиш.
- Принимаю и этот довод, но хочу знать, не во вред ли общему успеху прохлаждаемся мы в этом замке?
- Иль не по нраву утехи ночные? - хотел отделаться шуткой Михаил Глинский, но князь Андрей остался серьезным:
- Подойдет королевская рать, осадит замок, до ночных ли утех будет? На твое ратное мастерство имеет расчет царь Василий Иванович. Повод у него, как и у шляхты: заступничество за оскорбленного. А если нас с тобой осадят, что останется от всей затеи? Тогда уж точно - пшик.
- Не могу ничего возразить. Ты полностью прав. Только не думай, что я свесил уши и, кроме пиров, ничем не занимаюсь. Мне известно, что Сигизмунд уже получил весть о гибели ясновельможного пана Заберезинского, но, похоже, не понял всей важности моего шага, а советников достойных у него сегодня нет. Пока Сигизмунд палец о палец не стукнул. Как мне сообщают, похоже, он даже доволен гибелью заносчивого пана, к которому, как ни суди, попал в зависимость.- Так что, дорогой князь, рати королевской скоро не жди. Сейчас Сигизмунд может послать только свою личную гвардию, но он этого ни за что не сделает: побоится, что она может перейти на мою сторону. Вот так, друже Андрей. Выступаем сразу же, как я получу весть, что Мозырь подтвердил готовность отворить ворота, впустить, кроме того, еще и шляхетские отряды, которые весьма внушительно увеличат нашу с тобой мощь.
- Выходит, зряшные мои тревоги?
- Нет. Они правильные. Виноват я, что не ознакомил тебя с подоплекой моей медлительности и праздности. Исправлюсь, князь, впредь не стану оберегать твое спокойствие подобным способом. По рукам?
- По рукам.
В пирах прошла еще пара дней, еще две ночи - в неге, лишь утром третьего дня Глинский не то сообщил князю Андрею свое решение, не то испросил у него согласия:
Ну, что - пора в дорогу? Пару часов на сборы и - поход. Как?
- Получена весть?
- Да. Мозырь подтвердил клятвенно свою готовность отворить ворота. Да и Сигизмунд начал собирать в Краков Шляхту, ему верную.
- Тогда вопросов нет. Раз нужно, трогаемся. Возвращались той же дорогой, какой шли в Гродно, только на этот раз Глинский вдвое больше высылал передовых и боковых дозоров, явно опасаясь засад, но все прошло благополучно. Перед Туровым Михаил спросил совета у Андрея Ивановича:
- Стоит ли, как ты считаешь, заезжать в Туров? Не могу решить: остановиться ли в нем на пару деньков, обойти ли стороной?
- Разумней, предполагаю, поспешить к Мозырю. Царь Василий Иванович уведомлен, что ты в Мозыре станешь ожидать его слова. Гонец - туда, а мы пируем в Турове. Ладно ли?
- Это очень важно, - согласился Глинский и добавил: - Мне еще одно важное сообщение должно прийти в Мозырь.
Едва не сорвался с языка Андрея Старицкого вопрос, однако сдержал свое любопытство, поскольку догадался, что, скорее всего речь идет о послании из Киева.
Догадка, как оказалось, верная. Пространное письмо отправил Глинский из замка Заберезинского вдовствующей княгине Анастасье, сообщив ей все без утайки о том, что с ним стряслось и как он начал мстить обидчикам, просил под конец письма стать его женой. Без всяких сомнений, Глинскому очень хотелось заехать в Туров, повидаться с братьями, которых он не взял с собой в поход на замок Заберезинского, но особенно понежить свою любимую племянницу Елену. Ей он вез драгоценный подарок - алмазные подвески. И в то же время душа его жила предвкушением счастья, нежных объятий будущей супруги, любимой и любящей. Он отчего-то даже не брал в голову возможность отказа. Представлял он и суровую борьбу за восстановление прежнего величия Киевского княжества. Его княжества! Вот Глинский и обрадовался, когда услышал совет Андрея Старицкого поспешить в Мозырь, теперь есть и оправдание: ему необходимо исполнять обещанное царю российскому.
В Мозыре, однако, его больно хлестнула реальность.
В город они въехали под вечер. Толпы людские заполнили улицы, встречая Михаила Глинского с неописуемым восторгом. А на довольно просторной городской площади едва уместились шляхетские отряды.
«Тысяч пять-шесть», - отметил князь Андрей.
И все же по меркам большой войны, затеянной Глинским, эти тысячи - сущий пустяк. Именно так оценил количество собравшейся под его руку шляхты Михаил Львович. Он очень расстроился, но усилием воли заставил себя держаться уверенно, выказывая радость встречи.
Несколько приветственных слов сказал князь, и площадью подхвачен многоголосо его призыв:
- За честь и правду!
- За честь и правду!
- За честь и правду!
На пиру прежняя бодрость и уверенность в себе, уже не показная, вернулись к Михаилу Глинскому. Его известили, что вот-вот к Мозырю подойдет еще несколько тысяч шляхтичей, была, пожалуй, и более радостная весть: гонец от княгини ждет его уже несколько дней. Не удобно было Глинскому уединяться в такой торжественный момент с посланием княгини, да и письмо ее он решил прочитать после объединенного пира, в спокойной тишине, наслаждаясь предстоящим семейным счастьем, поэтому он, позвав гонца на пир, усадил его на почетное место. Знать бы князю, какую тот привез весть.
Утром Андрей Старицкий не узнал Михаила Глинского. Осунувшийся, постаревший сразу на десяток лет, совершенно безвольный, он, похоже, поджидал, когда его новый друг выйдет из спальни.
- Что с тобой, князь?! Иль занедужил? - с недоумением воскликнул Андрей Иванович.- Все открою, но не теперь. Прошу тебя на день-другой возьми на себя все заботы о шляхтичах. Пошли Василию Ивановичу весть о нашем прибытии в Мозырь и о численности нашей рати. Шляхтичам, если спросят обо мне, скажи - занемог. Все.
Повернувшись, пошагал воевода-победитель в свои покои сгорбленным стариком.
Князю Андрею сразу стало ясно: получил Михаил Львович из Киева отказ. Не понять другое: не ведая в чем суть заботы о шляхтичах, как же о них заботиться. Однако недолго он оставался в растерянности. Подумав, решил собрать начальников шляхетских отрядов, прибывших из воеводств, послушать сообщения о численности подчиненных и о тех нуждах, какие они испытывают, узнать, какая помощь им нужна. Он даже подумал, а не устроить ли шляхетские отряды по русским уставам. Не столь важно, что не получится пяти полнокровных полков по десять тысяч, пусть даже в каждом полку вдвое, а то и втрое меньше ратников, зато каждый будет знать свой маневр, у каждого своя задача - все ловко, все согласованно. Когда же князь Старицкий вошел в просторный зал, где собрались приглашенные, увидел высокомерные взгляды и пренебрежительное недоумение (отчего какой-то русский князь позволил себе повелевать ими), то сразу же изменил свое мнение. Подумал опять: «Стоит ли со своим уставом соваться?»
Прошел он к двум креслам, специально составленным рядом, понял, что тем самым сказать ему хотят, что русский князь только вдвоем с князем Глинским может вести разговор со шляхтичами. Андрей Иванович ухмыльнулся и сел на кресло, стоящее с правой стороны, даже не обратив внимания на шепоток, прошелестевший в зале, подумал: «Что ж, поиграю с вами в кошки-мышки. На манер Глинского», а вслух сказал:
[92] Чирок - некрупная водоплавающая птица семейства утиных.