Челобитную принял Глинский. «Отчина твоя, Псков, бьет тебе челом и благодарит…»
- Видишь, выходит все по уму. Признают, что они мои вотчинники.
«…и благодарит, - продолжал Глинский, не обращая внимания на слова Василия Ивановича, - что ты, царь всей России, держишь нас в старине…» Вот на какие слова обрати внимание, государь. В старине, видишь ли, ты их держишь. В этом голос Пскова.
- Продолжай.
- «…и милостиво обороняешь от всех иноплеменников. Так делал и великий твой родитель. За это мы готовы верно служить тебе, как служили царю Ивану и всем вашим предкам…»
- Можно прервать чтение и сказать свое мнение? - спросил Глинский, почтительно склонив голову.
- Прервись.
- Выходит, словно в торговом ряду: продавец - покупатель, а вернее, баш на баш. Ты нам - мы тебе. Устроит ли тебя, самодержец, такой ряд? Оставишь ли ты всё как было прежде? Думаю, не стоило бы тогда городить огороды. В Москве бы рассудил распри и - делу конец.
- Как, князь Андрей?
- Я так же мыслю. Мы с князем Глинским тебе уже сказывали, что Псков спит и видит свою вольницу. Даже архиепископ, провожая к тебе посольство, заверил посадника Акимова, что в церквах и обителях станут молить Господа беспрестанно, чтобы переговоры прошли успешно, то есть на пользу Пскова, а не державе твоей. Чтобы, значит, умилостивить тебя словами лестными, вставив между ними ничего якобы не значащие требования порядка не менять. Да и посольство какое послали? От всех сословий. Голос будто бы всего Пскова. Советую посольство вернуть, а нас с князем Михаилом послать в Псков, чтобы вразумить горожан.
- Возможно, ты прав. Но давайте дослушаем челобитную.
Дальше в челобитной ничего интересного - только клятвенные заверения в верности Москве и царю российскому, - можно и не вести о ней разговора, если бы не ее концовка:
«Но будь правосуден. Твой наместник утесняет добровольных людей Пскова. Государь, защити нас».
- Это уже сверх меры! - стукнул кулаком по колену своему Василий Иванович, добавил грозно: - Буду правосудным! Но не Пскова ради, а для державы!
Андрей Старицкий и Михаил Глинский терпеливо ждали, когда Василий Иванович заговорит о том, что намерен предпринять, но он молчал, пытаясь унять вспышку своего гнева.
- Что скажете, брат мой и советник ближний? - наконец спросил.
- На первый взгляд, стоило бы послать нас с князем Андреем в Псков, но считаю это совершенно лишним. Нужен ответ по их привету. Чести много, чтобы брат государев ехал в ответ на разночинное посольство.
- Тогда и тебе туда не по чину? Ты лее - первый советник.
- Твоя воля, государь. Скорее всего ты сказал верное слово. Пошли пару бояр, не из перворядных, да дьяков с подьячими для розыска правды.
- Ну, а дальше?
- Не стоит пускать телегу впереди лошади. Поглядим, как все начнет оборачиваться. Ты, государь, не без ловкого ума, да и мы у тебя под рукой.
- Пусть над дьяком и подьячими встанет князь Петр Шуйский. И то, видимо, для них слишком, ну да ладно, Бог с ними.
Наказ посольству был дан твердый: выслушать все жалобы, не беря во внимание сословное положение, после чего, не обещая псковитянам ничего, вернуться в Великий Новгород. Сроку на все отпущено - целая неделя.
Как и велено было, посольство вернулось через неделю. 'Доклад такой: наместник винит горожан, горожане - наместника.
- Очень далеко зашло, - высказал свое мнение о распре князь Шуйский, - так далеко, что простым словом их не примирить.
- А не виновен ли в самом деле князь Репня-Оболенский? Не мздоимствовал ли? Не превышал ли своей власти?
- На мой взгляд, нет за ним вины. Он против самовольства выступал. А оно тебе, государь, ведомо: горожане считают сельских своими данниками. Принуждают их к оброку. Горожанам якобы стоять над сельскими самим Богом установлено. Без твоего суда, государь, не обойтись.
- Понятно. Подумаю.
На этот раз думал он вместе с Михаилом Глинским и Андреем Старицким основательно, и главный вывод из этой думки вышел один: наместника снимать нельзя, особенно как виновного.
- Поеду-ка я сам во Псков.
- Ни в коем разе. Твоя цель, государь, не столько дознаться истины, сколько подрезать крылышки псковской вольнице. Вернее, повыдергать у нее маховые перья. Вот и поступай соразмерно с этим, - настоятельно посоветовал Глинский. - Лучше здесь вершить суд. Да такой, чтобы не повадно было псковитянам впредь самовольничать, а тем более - ершиться.
- Как рассудишь ты, Андрей?
- Звать в Великий и наместника, и всех, им недовольных. Станут наседать, надеясь хитростью переупрямить тебя, поступи с ними круто, а Псков предупреди, пригрозив расправой за бунтарство.
- Приглашение всех обиженных, - вставил слово Глинский, - произведет здесь несогласие, какое тебе, государь, как раз в угоду.
Снова Глинский оказался провидцем. Когда получили псковитяне известие о том, что царь Василий Иванович повелел ехать в Великий Новгород всем, кто имеет обиду на наместника, отцы города рассудили, что царь берет их сторону, и решили так: чем больше жалобщиков, тем лучше.
- Считаю, - высказал свою мысль посадник, - нужно оповестить все псковские земли о распоряжении московского царя. Наверняка пополнится число жалобщиков изрядно.
Его поддержали все, не понимая, что сами себе делают хуже. Как любые другие правители, они мало представляли жизнь народа и особенно низших его слоев, а тем более - жизнь села, его истинные проблемы, неведомы им были даже интересы крупных землевладельцев. Живущих на земле более всего волнуют споры о межах. Упорные споры, нескончаемые, нередко доходящие до кровавых стычек. Опрометчивое решение псковичей привело к тому, что из подвластных городу вотчин и поместий потянулись в Великий Новгород не обиженные наместником, а враждующие меж собой землевладельцы, именно их он и защищал. Каждый из них надеялся доказать царю свою правоту и получить его поддержку, то есть прибрать к своим рукам оспариваемый участок земли. Таких жалобщиков среди прибывающих на царский суд оказалось подавляющее большинство, что дало право заключить Василию Ивановичу, что правители Пскова не в состоянии держать землю в мире и покое.
Важный пункт обвинения.
И еще один легкомысленный поступок совершили в Пскове: довольные тем, что множество народа отправилось в Новгород, посадники посчитали, что этого вполне достаточно, дабы убедить царя в виновности его наместника, поэтому сами остались в домах.
Сам Василий Иванович в окружении бояр на бывшей вечевой площади Великого Новгорода слушал жалобщиков. С каждым новым жалобщиком чело государя суровело: не споры о межах приехал он сюда судить, для этого есть дьяки и подьячие Поместного приказа, а рассудить распрю псковитян с наместником. Довольно долго он, пересиливая себя, выслушивал спорщиков, но в конце концов вспылил:
- Суд мой о недовольстве псковских посадников наместником моим. Князь Оболенский вот он - по правую руку. А где посадники?! Что?! Испугались открытого суда?! Земельные споры решать надо дьякам и подьячим. Я же прекращаю суд. Пока не прибудут посадники для прямого разговора с князем Оболенским. А вас, имеющих ко мне слово, повторяю, выслушают дьяки и бояре.
Спустя короткое время в Псков уже скакал гонец, всего лишь сотник царева полка, чтобы объявить Юрию Акимову волю самодержца: на вече избрать самых знатных горожан для прямого суда с наместником. Кроме того, непременно прибыть в Великий Новгород всем псковским посадникам. Если эта воля царя не будет безоговорочно исполнена, в ответе за это - вся псковская земля.
Не прикрытая ничем угроза. Теперь, как говорится, дошло и до посадников, и до простых горожан, что по их вольности готовится удар. Во всей оголенности перед ними встал выбор: не пререкаясь, подчиниться воле царя всей России либо проявить характер. В последнем случае - война, и тогда уж не избежать Пскову участи Великого Новгорода. Впрочем, как многие понимали, ни в том, ни в другом случае не сохранить прежних вольностей, а поэтому нужно сделать так, чтобы не случилось Ненужного кровопролития и разграбления города.