Весть о том, что схвачены и посадники и иные уважаемые горожане, всполошила Псков донельзя. Кто-то по собственному разумению даже ударил в вечевой колокол. Нет посадника, кому зачинать вечевое собрание, нет и улицких посадников, нет даже ни одного боярина. Что делать? Толкуют на площади меж собой, ставить, ли щит против царя, закрывать ли ворота, чтобы всех не схватили, не взяли бы под стражу безвинных. Иные, наоборот, заговаривают о челобитной, что послать надо с низким поклоном. Только все это пустословие. Вече должно утвердить свое веское слово о том, как поступить дальше. Слово всенародное, а не межсобойное. Наконец на Лобное место вышел кольчужник, славный своим мастерством. Его кольчуги пользовались спросом не только в самом Пскове, но и в землях заморских. Поклонившись поясно, мастер заговорил:
- Осиротели мы, но не лишились права сказать свое слово, слово Великого Пскова! Многие горячие головы предлагают взяться за мечи, а я скажу так: слабость не может одолеть силу. Что Псков против России?! Если кто мыслит Польшу с Литвой да рыцарей душегубцев звать в поддержку, предает благополучие Великого Пскова! Разве не опорочит нас на веки вечные подобное?! Да еще подтолкнет под ярмо иноземное, от которого мы отбивались всегда с помощью московской рати. Вот я и спрашиваю: гибели мы хотим или мирного житья в лоне матери-России?!
- С Россией! - послышались со всех сторон голоса.
- Тогда слушайте мое слово: бьем челом царю всей России Василию Ивановичу от мала до велика, да жалует он свою древнюю отчину. Заверим мы государя, что ни в чем не станем противиться Богом данной власти, да будет царь российский волен в своей вотчине.
Долго молчала вечевая площадь. Послышались всхлипы, кто-то даже зарыдал навзрыд. Но вот площадь в конце концов выдохнула тяжелым словом:
- Принимается.
- Тебе везти челобитную, - раздались тут же голоса.
- С честью исполню волю твою, Великий Псков, - ответил мастер.
Появился писарь со свитком и своими принадлежностями, сам составил челобитную на основе слов кольчужника, тут же ее зачитали, и псковитяне еще раз единодушно, хотя и с тоской, выдохнули:
- Принимается. Нынче же ехать в Великой Новгород.
Чтобы не обузно и споро ехать, посольство небольшое - в основном ремесленники, коим усталость не великая помеха. Они выбрали мало езженную дорогу, поболее короткую: через Боровичи и дальше - по Шелоне. Полторы сотни верст одолели менее чем за два дня. И вот ударили челом боярам, их встретившим.
Прочитав челобитную, царь Василий Иванович допустил к себе псковских ремесленников.
- Я вижу теперь, что псковитяне душой со мной, в это верил и прежде. Воду мутят посадники.
- Великий Псков, государь, молит тебя сменить гнев на милость. Отпусти уважаемых горожан. Не все они мутят воду. Объяви им свою волю, пошли с ними своих бояр на вече либо приезжай сам, и мы скажем свое слово. Псков - с Россией. Псков - твоя вотчина, как вся русская земля. И волен ты в единовластии твоем.
- Уважу. Ступайте с миром.
Сдержал обещание Василий Иванович, освободил всех. Послал к ним князей Ростовского, Шуйского, конюшего Челяднина[110], дьяков Мисюра-Мунехина и Луку Семенова с твердым наказом:
- Либо Псков в единстве с Россией, либо - кара. Вечевой колокол - долой. Наместники мои в Пскове и всех меньших городах. Воеводы - тоже мои. Ты, Иван Челяднин, более речист, вот и убеди вольницу в пользе единения и единовластия.
- Приложу все усилия.
Челяднин действительно расстарался, выступление начал с обвинения:
- Самодержец всей Русской земли еще не сменил гнев на милость. Младшие люди Пскова, оставшись без вас, посадники и бояре, признали Василия Ивановича своим государем. Их окончательное слово: «Господь Бог и ты волен в твоей отчине». Стало быть, вы мутите воду, строите ковы. Хитрость-то ваша белой стежкой смотрится: обвиним, мол, наместника, глядишь, выгадаем что-нибудь для себя. Не выходит это у вас. Хитрость ваша вам же боком оборачивается. Вот так. Если уразумели, то слушайте теперь, что вещает вам Василий Иванович милостью Господа царь и государь всей России.
Челяднин строго оглядел всех посадников и бояр, особенно долго задержав взгляд на Акимове, и когда убедился, что во всех глазах знатных псковитян больше нет гордыни, есть лишь смирение - а у иных даже страх, - ибо именно их касалось обвинение, продолжил более спокойно:
- Вот слова государя: предки наши, отец мой и я доселе берегли вас милостиво, ибо вы держали имя ваше честно и грозно, наместников слушались. Ныне же дерзаете быть строптивыми, оскорбляете наместника, вступаетесь в его суды и пошлины.
Обвинения конюший сыпал горстями, многое преувеличивая. Сильнее всего досталось посадникам и судам земским, которые непомерно притесняют меньших горожан, но особенно сельский люд. Обвинил конюший сановных псковитян даже в том, что они готовы принять врагов единовластия в России под свое крыло, хотя об этом прежде никакого разговора в боярских кругах не велось. Стало быть, мыслилось. Не с потолка же взял это конюший?
Закончил Челяднин свою пылкую речь так:
- Государь считает, что вы заслуживаете великой опалы, но он смилуется, если вы исполните в точности его волю: уничтожите вече, примете его наместников в самом Пскове и во всех меньших городах, если примете единый для всей России порядок, установленный Русской Правдой и иными уложениями, единый суд, единую пошлину. Примите беспрекословно его царское слово, и он не тронет вашей собственности, приедет к вам помолиться Святой Троице. Ну, а ежели ваше властолюбие затмит разум, царь Василий Иванович будет вынужден делать свое дело с Божьей помощью. Кровь же христианская взыщется с мятежников, которые смущают народ на прозрение к государеву жалованию и на действия, противные единовластию. Все. Никаких слов ваших слушать сейчас не будем. Поезжайте в Псков, собирайте вече и решайте. Пока государь шлет к вам не рать, а дьяка Долматова. Он повторит слово царя Василия Ивановича всему честному народу Великого Пскова. Дьяк Долматов выедет вместе с вами.
- Дозволь слово, конюший? - поднялся боярин Сильвестр, ярый противник посадника Юрия Акимова.
- Свое слово скажешь на вече. Не здесь нам обсуждать волю государеву.
- А я и не собираюсь этого делать, только прошу от имени тех, кто не держал сторону Юрия Акимова, прежде нашего выезда послать свое слово гражданам Пскова. С этим посланием пусть поедет не из посадников кто, не из бояр, а из купцов или ремесленников. Выберем самого уважаемого. Мы же задержимся с выездом всего-то на пару дней. Пусть наши сограждане, почитав наше воззвание к ним, подумают перед вечевым собранием о судьбе Великого Пскова.
- Предложение разумное. Думаю, государь не воспротивится.
Василию Ивановичу понравился этот ход. Он даже высказался за то, чтобы вече было проведено до возвращения и первого посольства, и знатных граждан города.
- Задержу их теперь словно гостей своих, а поступлю с ними так, как решит вече.
В Псков воззвание повез купец Онисим Манухян. Короткое воззвание, крик души: «Перед лицом государя мы единомысленно дали ему крепкое слово своими думами за себя и за вас, братья, исполнить его приказание. Не сделайте нас преступниками. Буде же вздумаете противиться, то знайте, что великий князь в гневе и ярости устремит на вас многочисленное воинство: мы погибнем и вы погибнете в кровопролитии. Решайтесь немедленно…»
Купец Манухин прочитал это воззвание всему народу, собранному на площадь вечевым набатным звоном.
- Теперь, - пояснил он, - не станем обсуждать. Думайте. Мой совет: разумно решайте. Вече соберем, когда приедет из Великого Новгорода посланец царев - дьяк Долматов.
О чем думать, о чем рассуждать. Выбор мал: гибель или смирение. Обливайся, стало быть, слезами и жди терпеливо дьяка Долматова. Впрочем, терпеливо ли. Дьяку не дали даже отдохнуть с дороги. Едва Долматов въехал в город - ударил вечевой колокол. Все понимали, что это последний его звон. Своими руками придется снимать дорогой сердцу колокол, сопровождавший всю их жизнь с самого рождения. Снимать и грузить на розвальни.
[110] Челяднин Иван Андреевич - конюший, воевода. При дворе Василия III занимал одно из виднейших мест. Под Оршей попал в плен. В 1518 г. Герберштейн видел его в оковах в Вильно.