- Наваждение какое-то. Что делать мне? Духовник не посоветовал ничего, лишь сказал:
- Царица бесплодна. У тебя нет наследника. Принято же трон оставлять своему сыну.
Остался у Василия Ивановича после этих слов душевный непокой. Он решил исповедоваться у митрополита Даниила и, рассказав тому о своих терзаниях, задал тот же вопрос, что и своему духовнику:
- Что мне делать? Как избавиться от наваждения?
- Никак, - ответил совершенно спокойно митрополит. - Не выступай против своей судьбы. Соломония бесплодна. Постриги ее в монахини, а возьми в жены ту, какая тебе по сердцу. Елена, хотя и воспитана латынянами, православие блюдет исправно. Она, как мне известно, добрая прихожанка. И щедрая. Особенно часто стала посещать божьи храмы, где истово молится после ареста ее дяди.
Нисколько не удивило Василия Ивановича, что митрополит так много знает о княжне Глинской: на то он й митрополит. Благословение же на развод поистине оказалось неожиданным.
Митрополит поняв, видимо, состояние исповедавшегося государя, провожая его, пояснил:
- Да, мое благословение вопреки церковным канонам, но оно для выгоды державной. И тебе надлежит, по моему разумению, мыслить державно, поступать так, чтобы все ложилось на алтарь отчины твоей.
Еще пару недель мучился Василий Иванович, не решаясь послушаться совета митрополита, но стоило царю остаться одному, как тут же виделись ему глаза княжны Елены, отчего сердце царя сжималось от боли. Он представлял, будто наяву, юное лицо Елены, обрамленное пышными волосами, до которого так и хотелось ласково дотронуться. Но разве видение погладишь? Иногда появлялась она перед ним вся, привлекая его жадный взор гибкостью стана, приятными на глаза персями. И пришло время, когда ему надоело мучиться, и он сдался. Перестал противиться естеству, оправдываясь интересами государственными. Начал действовать. Перво-наперво он позвал тайного дьяка и спросил без обиняков:
- Хочу обвенчаться с княжной Еленой Глинской. Что скажешь о ней?
- Пока - ничего. Дай, государь, времени пару недель.
- Многовато. Через неделю жду с докладом. Хитрил тайный дьяк. Он знал все. Получив повеление взять под свое око князя Михаила Глинского, он не обошел вниманием и его братьев. Те вели себя тише воды, ниже травы, а вот поведение сына князя Василия и его дочери Елены явно беспокоило тайного дьяка. Они особенно княжна Елена - вполне могли стать соучастниками всех дядиных дел. У нее нет никакого уважения к девичьей скромности, о гордости девичьей вообще речи нет. Без зазрения совести сама подходила к мужчине, не важно, преклонных он лет боярин, муж ли зрелый или юный летами княжич - ей все едино, нужно ей, она подойдет и заговорит. Сильно отличается ее поведение от привычного. Но это, как понимал дьяк, идет от латынянства. Хотя он не мог оценивать поведение княжны Елены как нравственное, крамолы пока не усматривал. Вот только частые встречи с молодым князем Овчиной-Телепневым настораживали дьяка, но и здесь какая крамола? Дело-то молодое, тянутся друг к другу юные сердца девы-красы и пригожего мужа. «Засылал бы сватов и - делу конец, - осуждал Овчину-Телепнева тайный дьяк. - Чего на людях шашниться?»
Не выложил всего этого тайный дьяк Василию Ивановичу, набивая себе цену, только на самую малость приоткрылся:
- Мне, конечно, кое-что известно, но необходимо перепроверить, чтоб лжи никакой не вкралось.
- Перепроверяй, но не дольше недели.
На день раньше оговоренного срока попросил тайный дьяк у государя встречи, и тот, как всегда, не стал ее оттягивать.
- Излагай, око мое и уши мои.
- Доклад простой: латынянка, она и есть латынянка.
- Она крепка в православие. Она - добрая прихожанка.
- Вроде оно так и есть, но стоит ли забывать, что росла она среди латынян. И то, что впитала с молоком матери, нисколько не меняет, приехав в Россию.
- То - ладно. Чиста ли?
- Ничего осудительного не скажу. Чиста. Смелая. Игривая. Но через чура[128] не перешагивает. Князь Овчина-Телепнев на нее глаз положил, она тоже к нему вроде бы тянется, встречаются они не редко, но только на людях. Наедине - ни разу.
Посерел князь лицом. Насупился.
- Ты вот что, скажи Овчине, чтоб отстал. Шепни ему, вроде бы тайну открываешь, что царь, мол, намерен княжну Елену взять в жены. - Помолчав немного, добавил еще строже: - Не остепенится, постригу в монахи и - на Валаам.
Тайный дьяк в тот же день подошел к Овчине-Телепневу и попросил его как бы между делом:
- Заглянул бы ты, князь, в мою избушку, что на отшибе. Есть доверительный разговор.
- Если есть, приду. Я завсегда готов.
Разговор вышел короткий, но весьма ошеломивший князя. Он действительно имел серьезные намерения по отношению к княжне Елене, прикипев к ней сердцем. И вот - наотмашь по темечку. Ответил, однако, без возражения, односложно:
- Понятно.
И все же не мог он вот так, безмолвно, расстаться со своим счастьем, со своей любовью, хотя не видел никакого выхода, даже малого просвета. Совершенно не грела его мысль о том, что ему придется в случае неповиновения монашествовать до конца жизни на далеком острове, где и монастыря-то порядочного нет. Только ум влюбленного изворотлив. Надумал юный князь откровенно поговорить с княжной Еленой, которая, любя его, откажет сватам Василия Ивановича.
Наивней некуда. Елена, выслушав исповедь Овчины-Телепнева, даже думать не стала об отказе царевым сватам, вспыхнула гордой радостью:
- Царица! Дядю вызволю! Брату путь открою! Отцу почет!
- Зачахну я без тебя с тоски. Люба ты мне. Словами невыразима моя любовь к тебе.
- И ты мне люб. Днем и ночью мечтаю о тебе, но против счастливой судьбы не поступлю. Покорюсь ей. А ты не кручинься. Став царицей, найду способ миловаться с тобой. Василий-то Иванович не молод годами, у нас же с тобой долгая жизнь впереди. Верь слову моему, любимый. Не теряй надежды. Глядишь, Господь смилостивится, и станем мы с тобой править великой Россией.
Эка куда замахнулась!
- А если умыкну тебя? - спросил князь, уже понимая, каким будет ответ.
- И куда мы денемся?
- В Польшу, в ваше родовое имение.
- В глушь? Нет. Повторяю: ты не будешь забыт никогда. Влюбленная женщина, особенно царица, может многое.
Так они и расстались, питая надежду на будущее счастье.
Кто-то из троих - Елена ли, Овчина или тайный дьяк - проговорился о намерении царя, и двор зашушукался, веря и не веря своим ушам. Двадцать лет прожито с царицей Соломонией и - на тебе. Вон ее, добродетельную, из сердца и из Кремля.
Дошли эти слухи и до братьев Василия Ивановича. Юрий взбесился и начал подговаривать Дмитрия с Андреем, объединившись, выступить против Василия, если тот и вправду собрался развестись с Соломонией.
- Особенно тебе, Андрей, сподручно ли помалкивать? Прикинь: после кончины Василия кто-то из нас, если будем живы, наследует престол. А дальше? Ни у меня, ни у Дмитрия нет детей, да и впереди нам ничего не светит. Стало быть, после нас твоему сыну царствовать. Больше некому. А если, не дай Бог, Елена родит от Василия сына, тогда как? Все может прахом пойти!
- Семь раз нужно отмерить, прежде чем резать, - ответил Андрей Старицкий. - Дай время подумать. К тому же слух - это еще не царское слово. Сам спрошу Василия.
- Ты, как всегда, хочешь в сторонке постоять. Поверь мне, станешь кусать локти. Наступит такое время. Подумай теперь, чтоб не припоздниться. А к царю сходи, - сказал Юрий Иванович и с плохо скрываемой насмешкой зло добавил: - Поклонись земным поклоном, аки служка, может, удостоит он тебя искренним ответом.
Осерчав, ушли братья Юрий с Дмитрием, отказавшись даже потрапезничать. Понял Андрей Иванович, что они не станут сидеть сложа руки, поэтому посчитал, что надо непременно объясниться с Василием Ивановичем. Не утаил он и от Ефросиний ни разговора с братьями, ни своего намерения начистоту поговорить с братом-царем, услышал успокаивающее:
- Тебе-то какая нужда беспокоиться? Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. От Елены Глинской у Василия тоже не будет наследника. Царь ведь сам бесплоден, - спокойно ответила супруга и посоветовала: - Сейчас твое дело всеми силами избегать недовольства Василия Ивановича. Так что, если желаешь поговорить с ним, - поговори, только ни в коем случае не перечь.
[128] Чyp - грань, предел, мера.