По установленному обряду первое слово было за князем Андреем:
- Царь всей России, великий князь Московский, князь Тверской, Ярославский, Рязанский, Казанский, Смоленский и иных всех земель российских, внимательно изучил послание императора и готов ответить на все его предложения. Поочередно. С чего начнем?
- Обсудим предложенное императором объединение всех сил Европы против наступления мусульман и захвата ими нескольких христианских стран, за которыми на очереди другие. Магометан нужно остановить общими усилиями.
Толмач Истома перевел слово в слово сказанное Герберштейном, Андрей Старицкий попросил ответить дьяка Посольского приказа, и тот согласно кивнул.
- Мы готовы вступить в общий союз и послать полки на султана турецкого, но в послании императора ни слова не сказано, какая из сторон сколько выделит войска и под чью руку это войско будет поставлено? Ратное дело сильно единым воеводством.
- Мой господин предлагает вам начать войну, и тогда вся остальная Европа, вдохновившись вашим примером, пошлет на Османскую империю свои войска.
Так и хотелось Андрею Старицкому бросить в самодовольное лицо барона, считавшего, что имеет неоспоримое преимущество над сидевшими перед ним князьями и боярами, фразу, сказанную Глинским: «Чужими руками жар загребать?!» Однако князь усилием воли сдержал свое возмущение и с нарочитым удивлением спокойно спросил:
- Но разве советники императора, его военачальники не знают, что мы уже давным-давно воюем с агарянами[140], проливая свою кровь?
- Но речь идет не о Крыме и Казани, не о Золотой Орде, которая, как нам известно, дышит на ладан. Речь идет о самой Османской империи.
- Странно слышать из уст твоих, ученый муж, знатный посол, подобные слова. Вести переговоры в начале войны с Турцией, не зная, что Крым подвластен султану, допустимо ли? В каждом походе крымцев всегда есть янычары и турецкие пушки с пушкарями. Мы ведем войну с Османской империей, а Европа что-то не вдохновляется, не посылает на помощь нам свои войска. Она безразлично взирает на то, как магометане разоряют Россию. К тому же никто: ни император, ни Папа Римский не осуждают польского короля Сигиз-мунда, который подкупом натравливает крымцев на Россию.
- Не голословное ли обвинение?
- Нет. Я сам вместе с воеводой Хабаром-Симским разгромил под Рязанью тумены царевичей, сыновей крымского хана, купленных Сигизмундом.
Андрей Старицкий подробно рассказал о разбойном налете царевичей Мухаммед-Гирея и Барнаш-Гирея, сколько золота и серебра они получили за этот поход от Сигизмунда. Сам рассказ и перевод каждой фразы заняли довольно много времени, и князь Андрей предложил:
- Видимо, на сегодня достаточно. Продолжим переговоры завтра. Как, бояре?
Все согласились, а дьяк Посольского приказа уточнил:
- За ночь подготовим и передадим завтра барону Герберштейну письменные свидетельства о всех фактах подкупа крымцев не только Сигизмундом, но и предшественником его.
Толмач Истома перевел сказанное, и барон Герберштейн согласился, хотя без особого удовольствия. Он понял позицию русского царя, и теперь ему предстояло привлечь всю свою хитрость и изворотливость, чтобы переубедить Василия Ивановича и добиться, чтобы Россия начала вести войну с Турцией. И еще барон понял, что не лыком шиты и брат царев, и дьяк Посольского приказа, и все остальные бояре, которые почти не вмешиваются в ход переговоров, но уж если любой из них говорит что-либо или спрашивает, то это всегда к месту и всегда не пустая болтовня. Сдаваться, однако, Герберштейн не собирался, ведь и он не промах, да и советники его довольно разумны.
Несколько дней велись упрямые разговоры. Барону показывали перехваченные письма польских королей крымским ханам, подлинные признания Пленников и тех крымских вельмож, которые стояли за дружбу с Россией. Были и такие документы, в которых даже указывались суммы, полученные теми или иными военачальниками и ханскими советниками за их противороссийскую позицию. Переводы всех этих свидетельств на латынь вручали Герберштейну, но он, ознакомившись с этими свидетельствами, продолжал стоять на своем - хоть кол ему теши на голове. Не может быть такого, и все тут.
- Заключите мирный договор с Польшей и сделайте первый шаг в борьбе с нашествием магометан, тогда весь мир по приказу Папы Римского и по воле императора всколыхнется немедленно.
О чем бы ни шла речь, Герберштейн, в конце концов, все сводил к одному: объединение Европы может быть крепким, если Россия, уступив польскому королю города, перешедшие за последние годы под руку Москвы, перестанет его тревожить. Мир с Польшей и Литвой - вот важнейшее условие дружной борьбы с османским нашествием.
- Султан пользуется нашими раздорами, прибирает к рукам целые христианские государства или отторгает от них целые области.
- Ив первую очередь - православные, - как бы продолжил рассуждения Герберштейна дьяк Посольского приказа.
Это вроде бы между делом вырвавшееся слово крепко задело барона. Тот даже опешил. Он был совершенно уверен, что большая игра императора и Папы Римского ведется настолько хитроумно, что ее просто невозможно понять непосвященным, тем более это касается России, кондовой, полу азиатской.
- …и славянские государства: Болгария, Хорватия, Словения, Словакия, - торжествуя свою удачу, продолжал дьяк как ни в чем не бывало, все так же подражая убедительному тону посла. - А вот Греция, которая ближе всех к Турции и удобней для завоевания, остается вне поля зрения султана. Италия и вовсе живет безбоязненно.
Герберштейн молча проглатывал горькую правду, ибо совершенно не был готов к такому повороту переговоров.
- Давайте порассуждаем: поднимет ли копье Рим, если ему живется безбоязненно? - с еще большей будничностью спрашивает дьяк. - Оголят ли мечи Британия, Германия, Швеция? Мы весьма в этом сомневаемся. Мы с великим уважением относимся к императору, но, увы, его просьба нам не в угоду. Мы не сможем пойти поперек своим интересам.
- Наши переговоры свернули на обочину, - сказал Герберштейн, посчитав, что нашел ловкий ход, - чтобы вернуть его на прежнюю дорогу, нам стоит поразмышлять, потому предлагаю прерваться до завтрашнего дня.
- Согласны, - ответил Андрей Старицкий, который был очень доволен тем, что утерли нос ученому послу, прозванному лисом.
Однако завтрашний день все круто изменил. К вечеру в Кремль прибыл вестник от посольства короля Сигизмунда, возглавляли которое два пана - Богуш и Щит. Послы просили въезда в Москву. Василий Иванович позвал всех, кто вел переговоры с бароном Герберштейном, и задал им вопрос:
- Не помешают?
- Не без того. Станут путаться под ногами. Однако - одолеем, - ответил дьяк Посольского приказа. - Хотя, если здраво рассудить, стоит их придержать, разместив в Подмосковье. Но нет предлога, даже малой зацепки, а если без причины не пустишь ты послов Сигизмунда в Кремль, барону Герберштейну дашь козырь в руки.
- Придется не только разрешить въезд, но и допустить до своей руки.
Обсуждение прервал глава караула царских палат, который в это самое время вошел с поклоном в палату царя.
- Прости, государь, за неурочное вторжение, но дьяк Разрядного приказа рвется к тебе, не внемля словам о занятости твоей.
- Что стряслось?
- Не ведаю, государь. Одно знаю: требует впустить немедленно.
- Что ж, впусти, коль так, - увидев в дверях входящего дьяка, сказал ему с упреком: - Иль не терпится подождать, пока я закончу важный совет?
- Запоздают тогда мои сведения. Можешь приказать не совсем верное, не по обстановке. Только что прискакал гонец из Опочки. Константин Острожский осадил крепость.
- А почему же мой наместник Василий Салтыков мне гонца не послал? - изумился Василий Иванович, хотя кто из собравшихся в палате мог ответить на этот вопрос.
Однако в этот момент вновь отворилась дверь, и глава караула, уже без извинения, а по полному своему праву доложил:
- Гонец от князя Салтыкова.
[140] Агаряне - мусульмане.