На изголовье теснились два трона вместо одного, принятого по обряду венчания на царство. Такое явное пренебрежение к обычаям возмущало всех бояр и князей без исключения, всех боярынь и княгинь, однако никто даже не попытался раскрыть рта. Все знали: Верховная дума присягнула (волей или неволей - не важно) не только царю-ребенку, но и его матери, чего же после драки кулаками махать? Крест целован. Никуда теперь от этого не уйдешь.
Из Царских палат вышел митрополит, ведя за руку ребенка, одетого в бархат и меха, которого сейчас предстояло венчать на самодержавную власть над всей Россией. Зрелище умилительное, если не сказать - потешное. Особенно нелепо смотрелась шапка Мономаха на детской головке.
В ногу с митрополитом шагала и вдовствующая царица Елена, сверкая алмазами на белоснежном бархате. Сводный хор всех кремлевских храмов и церквей затянул заздравную - торжество началось. Впервые необычное для России. Венчали вроде бы на царство Ивана Васильевича, а впечатление складывалось, будто венчали его мать - царицу Елену. Не любо такое боярам и князьям, да разве в храме Божьем поднимешь бучу?
Позднее, дни спустя, Москва примется судачить о подлости иноверки (простолюдины Елену иначе не называли), а в закутках Кремля шептались о неимоверном нарушении древнего уклада, что грозит России великими потрясениями, карой Господней. Дело сделано. Теперь, действительно, чего ради махать кулаками. Впрочем, языками чесать тоже не к большой пользе.
Не долго, однако, эти тайные пересуды будоражили и государев двор, и Москву. Вихрем налетели новые события. Пугающие. Угнетающие волю. Нелепые обвинения предъявлены были князю Юрию Ивановичу Дмитровскому. Будто он подослал своего дьяка Тишкова к князю Андрею Шуйскому, дабы привлечь того к участию в заговоре против царя и царицы ради захвата трона. Князь Андрей Шуйский, по слухам, вроде бы согласился и даже посоветовал привлечь к заговору князя Бориса Горбатова, который с возмущением отверг ему предложенное:
- Неделя всего прошла, как князь Юрий целовал крест Ивану Васильевичу, племяннику своему, и вот - святотатство, - вроде бы возмутился князь Горбатов.
Тишков и Шуйский будто бы уговаривали князя Горбатова, что присяга подневольная не обязательна, но тот остался верен присяге, о крамольном же разговоре сообщил вдовствующей царице Елене.
Все с замиранием сердца ждали ее слова, а она, как утверждала молва, плакала, жалуясь на свое несчастное одиночество. Многие не ставили ни в грош слезы правительницы, ибо видели всю гнусность обвинения, ведая, что князь Андрей Шуйский окован и сидит в темнице, и мог ли дьяк князя Юрия простить опального Шуйского? И еще. Неужели князь Юрий - если даже он действительно решил возмутиться против Елены - настолько глуп, чтобы искать поддержки у узника? Или нет иных князей и бояр, кому нелюба иноверка?
Андрей Старицкий, до которого дошли эти слухи, поспешил к брату Юрию.
- Ты слышал, о чем перешептываются дворовые? Неужели это правда?!
- Нет, брат. Каверза князя Овчины.
- Тогда чего тебе ждать у моря погоды? Иди к Елене. Объяснись.
- Чести много. Да и Овчина не без ее согласия пустил слух. Вижу я нынче свой близкий конец. Перст Божий грядет.
- Не перст Божий, а рука Овчины! Давай искать выход. Я поговорю с Михаилом Глинским, с Шуйским, с Симеоном Бельским, еще кое с кем. Возмутимся против Овчины-Телепнева, тогда и Елена признает нашу силу, перестанет прятать духовную Василия Ивановича.
- Нет и нет! Послушай меня внимательно, не перебивая. Когда мы с покойным Дмитрием предлагали тебе вразумить покойного Василия, предостеречь от пагубного для нашего рода шага, ты отмахнулся. Ты потакал Василию, и вот теперь настала пора собирать плоды нашего разномыслия. Виден уже конец нашему роду. Дмитрий скончался бездетным, нет наследника и у меня. Наследовать нашему роду лишь твоему сыну Владимиру и сыну Василия - Ивану.
- Но Иван - не сын нашего брата!
- Погоди, не перебивай. Об этом впереди речь. А пока такой расклад: ты, подавшись молве, втянешься в нешуточную крамолу - а именно на это рассчитывает Овчина-Телепнев - и тогда нас с тобой вместе бросят в темницу, где морят голодом до смерти. Не пощадят и сына твоего Владимира. Останется тогда малолетний Иван, кому мы присягнули, свято чтя духовную нашего брата Василия. У Елены-блудницы будут развязаны руки. Не доживет Иван до пятнадцатилетия своего. Сживут со света племянника, а на престол сядет род иноверки. В лучшем случае князь Овчина-Телепнев воссядет.
- Отчего, в лучшем случае?
- Князь Иван Овчина-Оболенский-Телепнев, хотя и в малой доле - носитель крови великого князя Киевского Владимира. Даниловичи потеряют трон, но останется он за Владимировичами, хотя и дальней ветви. Тебе поэтому сегодня нужно вести себя так, чтобы Овчина с Еленой не обвинили тебя в крамоле. Это нужно для сохранения нашего рода, рода Даниловичей в сыне твоем Владимире. Время торжества князя Владимира Андреевича придет. Я уверен в этом. Пока же, исполняя волю брата Василия, опекай его сына Ивана.
- Иван - не сын Василия. Не стоит, братишка, идти на поводу у слухов. Никто из нас не стоял у изголовья со свечкой в руке, когда Елена прелюбодействовала. Меня вот теперь тоже обвиняют в грехах, мною не свершенных.
- Но Елена нынче открыто держит при себе Овчину.
- Верно, но это теперь, а ты злословишь о прошлом, точнее, о прошлых слухах. Ты, видимо, не совсем понял меня, когда я говорил, что Иван, племянник наш, может не дожить до пятнадцатилетия. Как родится сын у Елены от Овчины, тогда - свершится зло. Заруби это себе на носу, опекая Ивана. Пусть даже он сын Овчины. Тебе, как и мне, ведомо о крови великого князя Владимира в жилах Овчины, стало быть, Иван - вполне законный наследник. Владимировичи останутся на российском троне. Его не захватят Глинские, посадив на него брата Елены.
- Овчина-Телепнев, сделав свое дело, наверняка почиет в Возе. Неожиданно. За час до смерти находясь в полном здравии.
До полуночи братья вели подобные разговоры. Князь Юрий вроде бы убедил своего младшего брата остаться в стороне от надвигающихся страшных событий, и все же Андрей Старицкий перед уходом посоветовал:
- Уезжай в Дмитров. Дружина у тебя крепкая, многие князья и бояре переметнутся к тебе. Не посмеет тогда Елена тебя тронуть. А в удобное время я тоже примкну к тебе. По твоему слову.
- Нет! Я никогда не желал трона. Я был противником Василию только ради процветания нашего рода. И сейчас не тянусь к трону. Я верен присяге государю Ивану Васильевичу и останусь верным до конца дней своих. Бегство же мое в Дмитров оживит молву о моей несуществующей крамоле. Даже те, кто верит в честность мою, может усомниться в ней. Я остаюсь. Ради чести рода нашего.
- Окует тебя Елена.
- Не окует без решения Думы. Мы же с тобой - верховники. А Думе я скажу без лукавства: я верен присяге. Верховники, надеюсь, поддержат меня.
Не предвидел он дальнейших действий Овчины-Телепнева и вдовствующей царицы, не мог даже представить, какую скоморошину они разыграют.
Елена вошла в Золотой тронный зал, где уже томились в ожидании царицы и ее соправителя бояре Верховной думы. У Елены глаза заплаканы, сама она словно тряпка, которую только что полоскали в студеной речке. Скукоженная вся. Села на трон вроде бы через силу, опустошенно как-то. Князь Овчина-Телепнев встал у трона с решительным видом, готовый кинуться в драку, защищая свою царицу, на которую могут налететь коршунами ее недруги, а она, беззащитная, не сладит с ними по женской слабости своей.
Овчина-Телепнев время от времени окидывал суровым взором лавки с верховными боярами, не останавливая особого внимания ни на ком, но каждый из бояр невольно опускал очи долу, хотя все поняли уже, чего ради им велено собраться в неурочное время.