– Он у меня! – закричала она. – Не волнуйтесь, мистер Кедми… Все хорошо… я не могла открыть ящика… вы унесли с собой единственный ключ в конторе… я не хотела оставлять чек в конторе… я боялась… а вдруг с ним что-нибудь произойдет…
Не говоря ни слова, я закрыл глаза и пришел в сознание. Она вытерла руки и побежала во внутреннюю комнату, полную живописных фотографий ее предков, одетых как шейхи. Тут она вынесла конверт, который я выхватил у нее из рук, надорвал его и вытащил чек, быстро просмотрел его и сунул в карман своей рубашки. Разорванный конверт я швырнул на мокрый пол…
– Я надеюсь, вы не испугались.
Мне удалось выжать из себя ироничную усмешку. Теперь я оказался окруженным полудюжиной приземистых смуглых гангстеров, приглашавших меня присесть с ними. Разумеется, я не мог вымолвить ни слова, я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание от усталости и волнения, все, на что я способен, это поднять одну руку в некоем подобии салюта и прошептать: «Спасибо». Всем своим видом я говорю – я тороплюсь. Не хватало еще в субботний вечер сидеть с ними и есть баклажаны. И я поворачиваюсь, делаю попытку исчезнуть, замечаю маленькую дверь неподалеку, бросаюсь туда, слева и справа от меня эскорт из членов семьи, за маленькой дверью – свобода, и я рывком открываю ее.
И оказываюсь в маленькой клетушке лицом к лицу со старой ведьмой, восседающей на горшке нагишом в красноватом адском пламени от раскаленной печки. «Покойник», – хрипит она в ужасе; я стою остолбенев, пока заботливые руки слева и справа бережно не выносят меня наружу, доставляя к выходу. Свобода – внизу. Она работает у меня уже год, а я только сейчас разглядел, какие у нее изящные ноги – грациозные и прямые, впрочем, это и не удивительно, поскольку она всегда прятала их под столом.
Сейчас мы стоим на темной улице. Стоим и молчим.
– Я вижу, что вы и на самом деле испугались… – У нее хватило такта сдержать смешок. – Признайтесь, что я права.
Я стою в темноте и чувствую себя одиноким и несчастным.
– Мне очень жаль… ведь тебе могло прийти в голову, что я умею читать… А раз так, ты могла бы оставить мне записку.
– Да? Вы совершенно правы. Мне… я совсем не подумала об этом…
Я потрепал ее по волосам. Осторожно, чтобы ее не обидеть.
IQ. Вот в чем все дело. Их IQ испарился под исламским солнцем. И это – нечто такое, что невозможно возвратить им при помощи Министерства социальной поддержки. И опять я блуждаю глухими переулками в поисках моей машины. За это время я нашел название для пятой своей ненаписанной книги: «Тайная жизнь непривилегированного класса». Кончится все это тем, что я выпущу книгу, состоящую из названий ненаписанных книг.
А пока что я заблудился среди песков этих полуобрушившихся води, но зато наткнулся на свой автомобиль, включил свет и, вытащив чек, удостоверился, что с количеством нулей на нем все в порядке.
Включил двигатель и рванул прочь от этой долины слез.
Гадди открыл мне дверь, и тут я только вспомнил, что должен был купить ему подарок. Во всех комнатах горел свет, малышка сидела в гостиной в своем высоком креслице в окружении игрушек, она смотрела телевизор, установленный прямо посредине комнаты, на экране Бегин давал интервью арабскому новостному каналу, обеденный стол был полон грязной посуды, обрывков бумаги и тюбиков краски. Дедушка сидит и пьет кофе, Гадди бросается ко мне, чтобы показать большой рисунок, из кухни появляется Яэль, на ней передник.
– Что случилось? Мы так беспокоились. Я ничего не поняла. И что это за сто тысяч, которые оказались в канализации?
– Не оказались. Вернулись обратно.
– Ты видел мою маму?
– Конечно.
– Что-нибудь было не так?
– Нет. Все в порядке.
Я отправляюсь в туалет, она идет за мной. За ней тащится Гадди.
– Мы не знали, когда ты вернешься, а потому поели без тебя.
– Замечательно. Надеюсь, что-нибудь осталось и для меня.