На кухне она всласть разревелась, сама смутно понимая отчего. Облегчение, что Джон все-таки не умирает, захватило ее с головой, но его последние слова про то, что он «сам все сделал бы» внезапно показались жутко обидными. Словно она пустое место. Софи чувствовала себя очень жалкой, от неспособности ни понять происходящее, ни толково помочь.
Она умылась прямо над кухонной раковиной и дрожащей рукой щелкнула кнопкой на кофеварке. Хоть что-то привычное в этом совершенно сумасшедшем утре.
Джон продолжал что-то делать в ванной, и Софи больше не решалась туда заглядывать. Она села за стол и просто пялилась в светлеющее за окном небо, шумно сморкаясь в салфетки и пытаясь взять себя в руки.
Минут через двадцать эльф таки вышел. Он был умыт, волосы аккуратно забраны в хвост, футболка с мокрым плохо отстиранным кровавым пятном липла к животу.
В руках Джон держал ее коврик из ванной и сложенное окровавленное полотенце.
— Прошу прощения, если я обидел тебя неосторожными словами или действиями. Это было ненамеренно. — Он приложил большой палец к переносице, провел им до кончика носа и приложил руку к груди. Софи знала этот жест — жест сожаления и извинения у эльфов. Обычно люди очень редко его удостаивались, а ей вот ведь уже второй раз повезло.
Она просто кивнула. Не хотелось ничего ему говорить, потому что он совершенно не понял, чем именно он ее обидел. Самой бы понять…
— Я кофе сварила. — Пробурчала Софи, кивая на кофеварку. — Если хочешь…
Джон посмотрел на колбу, в которой подогревалось кофе. На лице его явно отразилась борьба.
— Благодарю. — Он нехотя сделал шаг к кофеварке.
— Если не хочешь, можешь не пить… — Софи недоуменно наблюдала за его лицом.
— Я… не в праве отказывать.
— Почему?
Джон выглядел сконфуженным и явно удивленным.
— Я гость. — Нахмурился он. — И я в твоей воле.
— И что это значит, прости? — Софи горестно вздохнула и уткнулась лицом в ладони. — Слушай, я совершенно ничего не понимаю. И я страшно боюсь сморозить что-то не то, а ты совсем не помогаешь. Ну почему не сказать «Я не хочу кофе». — Софи взглянула на Джона и развела руками. — Просто же. Почему нужно себя насиловать?
Секунду Джон смотрел на нее пораженно.
— Возможно, я не точно понимаю значение всех слов… — предположил он.
— Ну что тут непонятного?! — начала злиться Софи.
Вот только плохого лингвиста включать еще не хватало! Он разговаривал на их языке прекрасно!
— Насиловать… — он умолк и снова слегка смутился, словно закончив фразу, он произнес бы какую-то непристойность.
— Ну? Насиловать себя. Принуждать себя делать то, что тебе не хочется. Это метафора, не в буквальном же смысле… — Софи вдруг подумала, что именно Джон мог вообразить, если понял это в том самом буквально смысле. Гнев ее приутих. — Э… это метафора… без какого-то… — она хотела сказать «сексуального» и не решилась под прямым взглядом его невинных серых глаз. — Подтекста. Это значит заставлять себя.
— Я понимаю теперь. Благодарю. — Джон неловко покомкал в руках ее коврик. А потом его лицо вытянулось и похолодело. — Боюсь, для меня нет свободы в выборе своих действий. Вернее… полной свободы. Для нас всех есть единые lin’ya. Ты знаешь о них.
— Знаю. Это ваши законы. Правда, я не помню, чтобы они запрещали отказываться от кофе. — Софи встала и налила себе вторую чашку.
Положила туда три ложки сахара и принялась мешать, глядя на Джона.
— Отказываться от еды и питья в доме, где тебе дали приют… это против lin’ya. — Он оглянулся вокруг, явно думая, куда пристроить свои трофеи — хлопковый коврик и пушистое полотенце. Софи не знала, что там в его голове, но он вдруг извинился и вышел. Через минуту он вернулся без них.
— Могу я? — он отодвинул стул.
— Ты можешь. И можешь больше никогда не спрашивать у меня на это разрешения.
— Ты раздаешь позволения слишком легкомысленно, совсем меня не зная. Это неосторожно.
— И что такого ты должен совершить, чтобы я не хотела, чтобы ты сидел?
— Быть может, я уже это совершил. — Сказал он как-то грустно и сцепил руки в замок на столе.
Софи посмотрела на его пальцы. Руки у него были отнюдь не такие, как, она воображала в юности, должны быть руки у эльфов. Ей представлялись тонкие и изящные кисти пианиста, с холеными ногтями и перстнями с гигантскими самоцветами. У Джона были самые обыкновенные руки. Да, ногти были аккуратно подстрижены, но пальцы были не тонкие. Наоборот это были руки человека, который использует их часто по прямому назначению. На мизинце и безымянном пальце белел крупный шрам.