— Да.
— Лучше бы они бросили его на дороге на воспитание бродячим псам. Чему он научил его? Презрению. Ха! Этот неумеха, не проливший в войнах и капли крови, еще имеет наглость кого-то презирать! Если кого и нужно поколотить палками, то Шедара. Да так поколотить, чтобы он в синар неделю провалялся, — повисла пауза. — Хватит лыбиться! — цокнула языком Сцина.
— Вы с Эльтаном оба совершенно умилительны, когда дело заходит о младших братьях.
— Нашел кого помянуть к ночи.
— Однажды ты смиришься и может даже поймешь его.
— Ты понял? Смирился? — голос Сцины стал жестким.
— Понял. — Нилан тяжело вздохнул. — Но смириться не смог. Никто из нас не может. Такие как наш Джон или твой сладкий братец Шедар — им нужно было наводить мосты, строить все заново, и во что их превратили такие, как мы с тобой. Нам, старым гнилым развалинам, стоило уйти в леса и подохнуть там.
— В лесах нет миндально-фисташкового мороженого.
— Твоя привязанность к миру людей не делает тебе чести, — заметил Нилан.
— В глазах эльфов ничто не делает мне чести.
Они помолчали, Софи хотела было уже вернуться к себе, но тут Сцина заговорила. Голос ее смягчился, пропала едкость и горечь, даже напускная хрипотца. Софи не видела ее и в первую секунду подумала, что в комнате появился кто-то третий.
— Он грубее их мир. Такой... грязный, кровавый. Все пороки на виду, алчность, жадность, эгоизм — все живет рядом с добротой, самопожертвованием, честью. А мы делаем вид, что у нас нет пороков, но так ли это, Нилан? Мы с тобой знаем эту истину. И за это, именно за это нас отвергает наш народ. Мы — словно бельмо… — она усмехнулась, и Софи подумала, что, наверное, она откидывает свою челку. — Бельмо, которое хочется забыть и снова притворяться идеальными. А я не хочу. Я не могла смириться с Согласием о землях, потому что ненавидела людей всей душой. И именно к ним меня выбросила моя дорога. А теперь… теперь мне нужно притворяться, что я все еще ненавижу их. Это ведь я, Сцина Макидарская, Непримиримая дочь. Господи и кто только придумывал нам всем эти прозвища?
— Макидарская волчица… — сказал Нилан, и Софи услышала улыбку в его тоне. — Клинок Севера...
— Да уж, звучно. Народ облил меня презрением, потому что я не хотела мира. Что сделают сейчас, когда я скажу, что не хочу войны?
— Боюсь, никому уже неинтересно твое мнение, Кайране.
— А что он?
— Тебя все еще волнует позиция Эльтана?
— Я отдала ему службу.
— Ты просто в него влюбилась.
Сцина хмыкнула.
— Всякая дева хоть день своей жизни да была влюблена в Эльтана Сиршалленского. Я хоть имела смелость себе в этом признаться.
— Смелости тебе было не занимать.
— А тебе глупости.
— Я славен этим. У каждого свой талант.
— Какой у твоего брата?
Нилан на мгновение замешкался.
— Постоянство, — сказал он с горьким смешком.
— Да уж. Ты подло поступил, побратим. Ты знаешь об этом? — Нилан молчал. — Ты, конечно, не приносил вашему Шахране клятв службы, но думаю, он, как и его брат когда-то, вверил тебе свои чаяния. Доверился тебе. И как ты с ним обошелся?
— Когда спасем Шахране, тогда и попрошу у него прощения.
Софи бесшумно сглотнула.
— А если ты не спасешь его, а лишь погубишь ту, что он велел защищать? Как ты намерен жить с этим, Нилан?
— Невыносимая жизнь — это проблема, которую до смешного легко решить, дорогая.
Сцина хмыкнула.
— Ты не вырос, Нилан. Ничего не понял за эти триста лет. Все такой же...
— Зато я не размяк, — в голосе его зазвучала сталь.
— Как я? Смотри-ка, «десятый» мнит себя непримиримым воином.
— Раньше ты снимала им головы и смеялась. Шла в бой, распевая макидарские песни. Я помню утро Красного ручья…
— Все мы когда-то были яростными и бесстрашными, алчными до побед и крови. Такова уж эта болезнь — молодость.
— Значит, я все еще молод. — Софи услышала, как он поставил на стол кружку и тихо попятилась.
— Нелестное заявление для трехсотлетнего эльфа. Стареть боятся лишь те, кто не успел поумнеть, припоминаешь старые пословицы?
— Эльфы вечно болтают о вечности вместо того, чтобы заняться тем, что происходит здесь и сейчас. Здесь и сейчас, Сцина, мы переворачиваем мир. Тебя в такой момент заботит мой ум?
— Меня заботит твоя душа. Ты так и не понял, что не найдешь в мести того, что ищешь, брат. Даже смерть всех людей на свете не вынет заносу из твоей груди.
— Что ты об этом знаешь. Разве ты любила?
— А ты? Разве ты любил? Или лишь придумал себе любовь?
Софи услышала, как шумно отодвинулся стул, и быстро юркнула в комнату. Она не успела закрыть дверь и увидела, как Нилан стремительно прошел по коридору. Хлопнула дверь, и наступила тишина.