На почетное звание «последнего писателя античности» всегда было много претендентов; но права Боэтия, пожалуй, бесспорней всех. Он был не ритором, а философом, и поэтому судьба его особенно четко отмежевывает поэзию предшествующего риторического века от поэзии всех последующих риторических веков.
М. Гаспаров
Перевод М. Гаспарова
[1]
Был мне Авсоний отцом, и сам я тоже Авсоний:
Кто я, где я рожден, кем я рожден и каков, —
Все я сейчас напишу, читатель мой, кто бы ты ни был,
Чтобы в душе у тебя память осталась о нас.
5 Был мой отец из Вазата, а матери в смешанном роде
Эдуи дали отца, Аквы Тарбелльские — мать;
Сам же увидел я свет в Бурдигале: вот как случилось,
Что в четырех краях держатся корни мои.
Наша родня широка, имена из нашего дома[3]
10 Часто в близкие нам переходили дома:
Многим заемное имя милей, чем исконное имя,
Мы же всегда родство предпочитали свойству.
К делу, однако. Отец у меня был знаток врачеванья —
Этой науки, где был людям наставником бог.[4]
15 Я же грамматике был и риторике более предан,
В полную меру вкусив этих словесных наук.
Я выступал и в судах, но было гораздо приятней
Просто преподавать, просто грамматиком слыть.
Был я, конечно, не так знаменит, как в давние годы
20 Аспр, Теренций Скавр или беритянин Проб;[5]
Но в аквитанской земле, где много достойных ученых,
С ними я был наравне, не уступая ни в чем.
Тридцать лет прошло, тридцать консулов в Риме сменилось,
И с городскою моей школой расстаться пришлось.
25 Было повелено мне в золотые явиться палаты
И молодого учить августа чину словес.
Был я грамматиком здесь, был ритором, этим горжуся,
И для гордыни моей все основания есть:
Много наставников выше меня бывало на свете,
30 Но ни один не учил выше питомца, чем я.
Пусть учился Алкид у Атланта, Ахилл у Хирона —
Этот Юпитеру сын, правнук Юпитеру тот —
Все же один — лишь из Фив, а другой — из Фессалии родом,[6]
Мой же питомец в удел целый наследовал мир.
35 Он меня спутником, он меня квестором сделал, и выше —
Он мне вверил во власть Ливию, Галлию, Рим.
Он мне латинские фаски[7] вручил и курульное званье —
В консульстве первым из двух имя стояло мое.[8]
Вот я, Авсоний, каков; не будь же высокомерен,
40 Добрый читатель, приняв эти писанья на суд.
После господа бога[10] всегда превыше всего почитал я отца, пусть же и здесь последует эпицедий моему отцу. Слово это греческое, и означает оно почесть усопшему, не из тщеславия воздаваемую, а из благочестия. Пусть же читатель прочтет и это стихотворение, будь он сын или будь он отец: не требую, чтобы он хвалил его, но хочу, чтобы он любил его. Ведь и я не хвалу воздаю отцу — она ему не надобна, и не след мне отягощать мертвого для потехи живым. И говорю я только то, что ведомо всем, кто застал его в живых: а говорить о покойнике неправду и замалчивать правду полагаю я одинаково недостойным. Стихи эти были подписаны под его изображением и вошли в мои сочинения. Прочие мои сочинения меня не радуют, но это я люблю перечитывать.
Я — Авсоний. Я был не последним в искусстве леченья:[11]
Вспомни мои времена — первым меня назовешь.
Двух городов гражданин, я был уроженцем Вазата,
А в Бурдигале имел кров мой и ларов моих.
5 В двух я советах[12] совет подавал и сенатором звался,
Не принимая трудов, но принимая почет.
Был не богат и не беден, был бережлив, но не скряга,
Был постоянен и тверд в нравах, в привычках, в быту.
Мне не давалась латинская речь, но аттической речью[13]
10 Я хорошо владел в самых отборных словах.
Всем, кто меня просил, я готовно оказывал помощь,
И не для денег лечил,[14] а для людей и богов.
Доброе мнение добрых людей почитал я наградой,
А для себя самого был я суровым судьей.
15 Видя достойных мужей достойную жизнь и заслуги,
Я не жалел воздавать каждому должную честь,
Я сторонился суда, избегал и нажив и убытков,
Не обвинял никого, не помогал обвинять,
Не был завистником, не был стяжателем, не был тщеславцем,
20 И ни божиться, ни лгать я никогда не умел.
Ни заговор, ни тайный союз не имел меня членом,
Дружба моя ко всем чистой и верной была.
Видел я счастье не в том, чтоб иметь все то, чего хочешь,
А чтоб того не хотеть, что от судьбы не дано.
25 Не хлопотун, не болтун, я смотрел лишь на то, что открыто,
Не подымая завес, не припадая к щелям.
Слухов не распускал, мешающих жить человеку;
Правду, если и знал, то сохранял про себя.
Вспыльчивый гнев, заботная блажь, пустая надежда, —
30 Все, в чем отрада иных, я не вменял ни во что.
Не признавал мятежей, не шел на людные сходки,
Не полагался ни в чем на благосклонность вельмож.
Не преступал я закон, и ничуть не тщеславился этим,
Веря, что добрый нрав добрых законов важней.
35 Был я гневлив, но умел подавлять душевные вспышки,
Сам себя строго казня, если сдержаться не мог.
Переводы из Авсония выполнены по изданию: D. М. Ausonii Burdigalensis Opuscula, rec. R. Peiper, Lps., 1886; использованы также издания: Works, ed. and transl. by H. G. Evelin Wyght; I–II, L., 1919–1921; Oeuvres completes d’Ausone (ed. et) trad. par E. F. Corpet, I–II, P., 1842–1843. Состав и расположение стихотворений Авсония в разных рукописях различны, и восстановление структуры всего корпуса его стихов гадательно. Стихотворение «К читателю» помещено Пайпером в цикл «Предисловия», стихотворения «Памяти отца» и «Усадьба» — в цикл «О себе», стихи «Круглого дня» образуют самостоятельный цикл.
Основные даты жизни Авсония вынесены в хронологическую таблицу в конце книги, обильные географические названия, упоминаемые в стихах о Галлии, — на карту на с. 611.