58. ЕМУ ЖЕ, НА ЕГО СЛОВА, БУДТО ОН НИКОГДА НЕ УМРЕТ
Сколько продлился бы век утроенный старца Приама,
Сколько ворона живет, сколько выносливый слон,[895]
Столько ты протянул свою долгосрочную старость
И утверждаешь теперь, будто совсем не умрешь,
5 Будто вовеки твою не подрубит судьбу Лахесида,
И бесконечною нить будет на ткацком станке.
Это не так: придет к тебе смерть, придет, хоть и поздно,
В пору, когда у тебя память совсем отшибет.
Хуже нет наказанья, чем жизнь доживать обессилев, —
10 Тяжко подолгу нести то, что дано не навек.
59. ЭПИТАФИЯ ДОЧЕРИ ОАГЕЙСА,[896] СКОНЧАВШЕЙСЯ ВО МЛАДЕНЧЕСТВЕ
Горе! О, злобная смерть, великим враждебная судьбам,
Даже и нежным годам ты светишь недоброй звездою!
В этом почила гробу Дамира, царское чадо,
Жизнь оборвав на четвертом году невинного века.
5 О, как быстро тоска затмевает радостный светоч!
Кто бы розу сорвал, не будь эта роза прекрасна?
Эта недолгая жизнь достойна всяческой славы:
Милым лицом, говорливостью уст, стыдливостью взгляда
Опережала она свои природные годы.
10 Сладок был ее лепет, о чем бы она ни болтала,
Нежные губы ее изливали медвяные звуки,
Как по весне расточают напев звонкогорлые птицы.
Ныне царство небес приемлет в звездные сени
Чистую душу и там лелеет в праведных сонмах.
15 Только родитель ее Оагейс, ливийский защитник,
В ратных трудах услышавши весть о дочерней кончине.
Принял внезапную весть тяжелее, чем вражьи удары,
И над печалью вождя сама зарыдала Победа.
60. ОБ АМФИТЕАТРЕ, ПОСТРОЕННОМ В ПРИМОРСКОЙ ВИЛЛЕ
Встали в сельской дали гремящие амфитеатры,
Видят впервые леса дивных заморских зверей,
Пахарь глядит с борозды на труд, неведомый плугу,
И мореход с корабля тешится видами игр.
5 Меньше не стали поля, а стали они плодородней:
С них устремляется прочь, чуя угрозу, зверье.
64. О ГОРЯЧИХ КОРСИКАНСКИХ ВОДАХ
Кручи в сверканье своем средь лесов, покрывающих горы,
Пики, что ныне еще ужас внушают зверью,
Прежде забытые, лес отнимал дремучий у солнца,
На бездорожную глушь тягостный мрак наводя.
5 Ныне как вас восхвалить и в песне громкой прославить?
Ведь исцеленье само водружено среди вас.
Здесь перед самым порогом неведомый жар возникает,
Им преисполнясь, земля теплые воды дает.
[Кто не почел бы бесплодной ее? Но весной оживает,
10 Пышной травою одет, выгон дымящийся там.]
Недра земли превосходно для тела рождают припарки,
Жар благотворным огнем меру природе кладет.
[Пусть, уступая огню, растекаются твердые камни, —
Дерзкие травы растут средь негорящих огней.][897]
Эта бронзой блестящая Химера
Изрыгала губительное пламя,
Но, пройдя сквозь него, безвредна стала.
70. О СТАТУЕ ВЕНЕРЫ, НА ГОЛОВЕ КОТОРОЙ ВЫРОСЛИ ФИАЛКИ
В неживой красоте белого мрамора
Ныне явлена жизнь плотью Кипридиной:
Жар любви разлился в каменной статуе,
И цветы расцвели на голове ее.
5 Если лоб осенен нежной фиалкою —
Верю: чресла взойдут алыми розами!
71. СЛЕПЦУ, КОТОРЫЙ ОЩУПЬЮ УЗНАВАЛ КРАСИВЫХ ЖЕНЩИН
Света не видя лбом сиротливым,
Слепо блуждая, пылкий любовник
Женское тело гладит руками
И осязает нежные члены,
5 Краше и чище белого снега.
Право же, вряд ли он пожелает
Сделаться зрячим: что ему зренье?
Похотью движим, видит он зорче.
72. КОСМАТОМУ ФИЛОСОФУ, ПО НОЧАМ ЗАБАВЛЯЮЩЕМУСЯ С ДЕВИЦАМИ
Бородой космат, головой нестрижен,
Устрашая взгляд волосатым телом,
Ты для всех велик, как могучий стоик.
Ты среди мужчин соблюдаешь скромность
5 И не ищешь днем утоленья страсти,
Чтоб тебя накрыть не могли на месте;
Но когда темно, ты отводишь душу
И, трудясь вовсю, подминаешь девок.
По дневным речам ты — собрат Катону,
10 А в ночных делах ты — инкуб-давитель.[899]
вернуться
58. О вороне и слоне ср. примеч. к Авсонию, «Гриф», 11–17.
вернуться
59. Оагейс (в греческой транскрипции Прокопия — Эвагей) — родственник короля Хильдерика, вместе с ним заточенный в тюрьму свергнувшим его в 530 г. Гелимером и казненный через три года. Стихотворение, несомненно, написано еще до 530 г., но о какой победе (над маврами?) идет речь в конце стихотворения, неясно.
вернуться
64. Ст. 9–10 и 13–14 — вставки (переписчика?) из стихотворения Клавдиана о реке Апоне.
вернуться
69. Ср. эпиграмму «Латинской антологии» (Р. 98), первый стих которой переводит знаменитое греческое описание этого чудовища:
Передом лев, и задом дракон, и козел серединой,
Из триединых уст зверь выдыхает огонь.
вернуться
72. Борода и нестриженые волосы считались обычным атрибутом сурового философа-аскета. Инкуб-давитель: первоначально это слово означало домового, сторожащего сокровище (Петроний, 38, 8), потом эти духи стали упоминаться рядом с фавнами и сатирами (так у ранних христианских писателей), на них было перенесено стихийное сладострастие последних, и в средневековой демонологии инкубами стали называться дьяволы, в мужском облике совокупляющиеся с ведьмами.