Образ Ванды, то ожесточенной и озлобленной, то заплаканной и опустошенной, снова возник перед ее мысленным взором. Кристиане было трудно ее понять, оправдать ту легкость, с которой она кидалась в омут, всегда бессознательно…
Она нисколько не сомневалась, что Думитру, с его категорическим подходом к жизни, бескомпромиссными суждениями, не нашел бы здесь смягчающих обстоятельств. Для него Ванда выглядела бы падшей женщиной, с которой лучше не связываться и уж во всяком случае не сближаться с ней, не завязывать дружбы. Она была бы для него чем-то вроде гнилого яблока, от которого нужно беречь хорошие во избежание порчи…
«Что у тебя с ней общего? Что ей делать в нашем доме? О чем с ней разговаривать?» — удивился бы Думитру так, как он один умел это делать, заранее отвергая возможные возражения.
Да, от Думитру следовало скрыть правду о Ванде.
Наконец она добралась до дому. Илинка успела затопить печку, огонь гудел, временами из нижних дверок сыпались искры. В комнатах было тепло и уютно, казалось, в воздухе плавает запах горячего хлеба, как в канун праздника.
Думитру еще не приходил со службы.
— Он сегодня подводит итоги работы со старшинами, учащимися одиннадцатого класса вечерней школы, — важно сообщила ей Илинка. — Он им даст прикурить, — засмеялась она, лукаво подмигивая. — Отец ужасно сердит, как я поняла, оттого, что выявились прогульщики, которые обманывали его! Я подслушала его телефонный разговор с подполковником Михалашем.
— Ученики остаются школьниками и в пятьдесят лет, — пожала плечами Кристиана и пошла на кухню. — Думаю, у него не было иллюзий на этот счет…
— А я думаю — были! — возразила Илинка, которая пошла вслед за ней. — Ты же его знаешь: человек абсолютных иллюзий, когда дело касается его части. Как они смели его обманывать, как они могли сказать ему, что идут в школу, а сами прогуливали! Он этого представить себе не может!.. Ой, забыла тебе сказать, что умерло тридцать птенцов из тех, которых он выписал из Геа. Он думает — от мороза, а потому сердит на солдата, который за ними ухаживал. Что тебе еще сказать? Сегодня у него был тяжелый день, так что советую тебе вести себя с ним соответственно — не сердить его, ходить перед ним на цыпочках! — заключила Илинка преувеличенно театральным тоном.
— Хватит давать мне советы, — нахмурилась Кристиана. — Сохрани их лучше для себя, обычно как раз ты его сердишь…
Она принялась чистить картошку, чтобы пожарить ее к ужину.
— Ты мне не рассказала, как сегодня в школе.
— О'кэй! — лихо отрапортовала Илинка.
— То есть?.. Какие отметки? По каким предметам? — Кристиана хотела знать подробно.
— Училки вели себя хорошо, — улыбнулась Илинка, — оставили меня в покое и не задавали провокационных вопросов…
Кристиана строго взглянула на дочь. Ее раздражало — и Илинка знала об этом, — что в последнее время речь дочери пестрела жаргонными словечками. Она считала, что та употребляет их где надо и не надо, и это может быть истолковано как неуважительное отношение к окружающим.
— Я тебя просила следить за своей речью! — Кристиана и на этот раз не могла удержаться от выговора. — Ты же знаешь, что я не люблю эти уличные выражения! А то поссоримся всерьез!
Зазвонил телефон. Кристиана вытерла руки о передник и поспешила в столовую, где стоял полевой телефон, соединяющий квартиру с частью. Услышав ее голос, Думитру сказал радостно, но с оттенком упрека:
— Наконец-то вернулась! Я уж не знал, что и думать — то ли стало дурно, то ли решила разобрать все дела, которые сегодня рассматривают в суде. — Он засмеялся собственной шутке. — Захотелось наверстать упущенное?..
— Извини, что я заставила тебя волноваться. Я хотела тебе позвонить сразу по возвращении, но занялась делами…
— Ладно, поговорим дома. — Тон его стал деловым. — Мы немного задержимся сегодня на работе. Здесь у меня подполковник Михалаш и капитан Тэнэсеску… Вот он, только что вошел в кабинет.
— И капитан Тэнэсеску с вами? — удивилась Кристиана. — Смотри, жены на тебя в суд подадут, — шутливо пригрозила она. — А если обратятся ко мне, то я же первая и напишу жалобу!
— Ладно, ладно, не очень-то я боюсь твоих жалоб, — засмеялся Думитру. — Кстати, Тэнэсеску остается с нами вовсе не по приказу, а потому, что его тоже волнуют дела в части… Наша смена. — Он снова засмеялся. — Через несколько лет, когда придет время передавать эстафету, новые кадры должны быть готовы…
Кристиану удивили его слова. Она чуть не спросила: «И ты в самом деле веришь, что наступит день, когда тебе достанет твердости самому подать в отставку и жить, не чувствуя на своих плечах бремени должности командира части?..» Однако она поняла, что вопрос был бы болезненным для Думитру, тем более в присутствии капитана Тэнэсеску, и она промолчала, положила трубку и вернулась в кухню.