«Современные мужчины, — размышляла она по дороге домой, — превратились в специалистов. В первую очередь они автомобилисты, болельщики, профессионалы, курильщики — все что угодно, только не мужчины! Они стали равнодушными, у них притупился инстинкт. Дошли до того, что считают, что их основное занятие — обсуждать «вопросы», даже с женщинами! Что может быть возмутительнее! Где те времена, когда мужчины дрались на дуэли из-за женской улыбки!»
Всю жизнь она мечтала о большой любви, она ей снилась, она до сих пор ее ждала. Влюбляясь в очередной раз, она была убеждена, что пришло настоящее чувство. Но очень скоро ее иллюзии лопались как мыльные пузыри. Она возмущалась, принимала решение покончить со всем этим и чувствовала, что озлобляется, что начинает ненавидеть всех мужчин! Она их действительно ненавидела, но как-то в общем, абстрактно, весь род мужской, будучи неспособна ненавидеть того конкретного человека, который ее разочаровывал.
«И все-таки, — думала она, — если бы мне сейчас кто-то предложил замужество, то мне было бы не так просто решиться. Я бы, конечно, обрадовалась, отрицать это было бы притворством, но была бы очень растеряна, сбита с толку. Радость моя улетучилась бы в тот самый миг, когда предложение выйти замуж стало бы реальностью». Она улыбнулась этим мыслям. «Это тоже страшно — одиночество вдвоем, должно быть, еще страшнее… Нет, в моем возрасте никто не отказывается с легким сердцем от самого дорогого, что есть у человека, — от свободы…»
Ванда действительно так думала. Уже много лет она испытывала нечто вроде страха за свою свободу каждый раз, когда ей казалось, что ее предстоит потерять. Тогда она понимала, что совсем не легко отказаться от выработанных годами привычек, от великого преимущества принимать решения самой и самой отвечать за них. Пытаясь еще раз подвести черту и взвесить, каковы же преимущества и недостатки одинокого образа жизни, она не раз приходила к выводу, что замужем хуже.
«С моей натурой, неспособной на уступки, — утешала она себя, — мне было бы нелегко…»
«Браки — удел несознательных, — бравировала она перед коллегами по работе. — Поэтому они заключаются в молодости — в эпоху абсурда… Когда же человек взрослеет, становится способен отвечать за свои поступки, он пробуждается от сладостных иллюзий и начинает смотреть на мир иначе…»
Теперь, едва перешагнув порог сорокалетия (она очень не любила об этом говорить), она осознала, что для нее желательнее не замужество, а постоянная, может быть на всю жизнь, связь с мужчиной, свободным, как и она, который дал бы ей все, не принуждая отказаться от чего бы то ни было.
«Но откуда у современного мужчины возьмется столько веры и постоянства?» Она сама удивлялась своей необычной мечте…
Она шла медленно, чтобы не поскользнуться на замерзшем снегу. Было холодно, перехватывало дыхание, и она думала о Кристиане, о сельских жителях, об однообразии их жизни. Нет, она бы не могла жить здесь, в этой монастырской тишине, видеть изо дня в день одно и то же, подчиняться обычаям столетней давности, лишиться всякого шанса, что произойдет что-то непредвиденное. По сути дела, если смотреть объективно, из них двоих сожаления достойна была Кристиана, превратившаяся в нечто вроде домашнего робота и добровольно согласившаяся на тиранию двух любимых людей: абсолютную — Думитру и несколько более мягкую, но обещающую со временем стать беспощадной — Илинки.
— Скажи мне, — спросила она у Кристианы сразу по возвращении, — ты считаешь себя счастливой?
— Это зависит от того, как понимать счастье, — уклонилась та от прямого ответа.
— Спасибо за откровенность, — улыбнулась Ванда. — Я так и думала! Знаешь, сколько раз ни приходилось мне бывать в семьях, в первый момент меня всегда очаровывал домашний уют, особая атмосфера! Разумеется, я говорю о семьях настоящих, а не формальных, — уточнила она со злой улыбкой. — А потом я преодолеваю первый восторг, легкую зависть, оглядываюсь повнимательнее вокруг и замечаю множество «благ» семейной жизни, которые мне не под силу было бы вытерпеть…
— Например, здесь, у нас? — нахмурилась Кристиана.
— Например, я убеждена, что ты не можешь быть счастлива здесь!
— Счастье определяется не географическими координатами, — заметила Кристиана.
— Можешь не уточнять свое понимание счастья! — остановила ее Ванда. — Видишь ли, даже то, что ты увиливаешь от прямого ответа на простой вопрос, говорит о многом… А впрочем, стоит ли говорить об этом накануне праздника!
Из исполкома Думитру сразу поспешал на службу. Ему предстояло многое сделать. Он вспомнил, что еще не успел поговорить с Траяном Потрей. Утром один солдат из взвода старшего лейтенанта Каломфиреску сообщил ему, что в последние дни солдат из их взвода, Потря, ведет себя странно, стал просто неузнаваем.