Трудно представить, как это можно было сделать после стремительного марша, когда нам приходилось проходить в сутки по сто километров. В Кульме мы спали прямо на улицах, прислонившись к заборам и домам, а мимо проносились машины с понтонами. Саперы наводили переправу. Потом нас разбудили и повели к мосту. В колонне оказались две «катюши», которые нам пришлось уже на левом берегу с помощью канатов перетаскивать через дамбу. После почти часового марша на юг мы резко повернули вправо и догнали эсэсовцев. «Катюши» ударили прямой наводкой. Тогда возникает вопрос, зачем был нужен этот изнурительный многокилометровый бросок?
К тому времени войска 1-го Белорусского фронта совершили глубокий прорыв к Одеру и захватили на его западном берегу несколько плацдармов. Однако в результате некоторого отставания 2-го Белорусского фронта над его правым флангом нависла угроза ударов и окружения со стороны новой немецкой группы армий «Висла». Прикрывая правый фланг соседнего фронта, маршал К. К. Рокоссовский развернул свои войска на север и северо-запад, нацелив их на эту группировку, что и определило необходимость нашего форсированного марша. По датам эта версия подтверждается данными, приведенными в энциклопедии Великой Отечественной войны.
Вторая загадка появилась в 1991 году, когда на страницах журнала «Огонек» в материалах, посвященных 50-летию битвы под Москвой, говорилось, что командующий 16-й армией генерал Рокоссовский остановил наступление сибирской дивизии полковника Белобородова из-за неоправданно высоких потерь: в бою погибло 50 человек.
К этому времени я был знаком с выписками из дневников боевых действий 191-й стрелковой дивизии, полученных в Совете ветеранов в Ленинграде, в которых говорилось, что в бою за город Черск, где я был ранен, погибло 93 человека и ранено еще 290. Если населения в Черске в 1945 году было не более десяти тысяч человек, а сейчас не более двенадцати, тогда остается загадкой, какая стратегическая цель достигалась в этом бою. Быть может, резко снизилась цена человеческой жизни? Но наступление из-за неоправданно высоких потерь остановлено не было.
Впервые я увидел маршала К. К. Рокоссовского в конце февраля 1946 года на его встрече с избирателями как кандидата в депутаты Верховного Совета СССР на предстоящих в марте первых послевоенных выборах. Я тогда учился в школе сержантского состава нашей 75-й пушечно-артиллерийской бригады. Одеты мы были приличнее, чем линейные подразделения, поэтому нас посадили в первые ряды дивизионного клуба. С пятого ряда я его очень хорошо видел и слышал.
В тот период мы уже привыкли слушать выступления больших начальников на партийно-комсомольских активах, которые проходили два раза в году после весенней и осенней инспекторских проверок.
Сейчас все думают, что гласность — это изобретение Горбачева, но это не так. В описываемое время перед нами в зале садились командир дивизии, его заместитель по политчасти, заместитель начальника политотдела по комсомолу, заместитель командира дивизии по хозяйственной части, начальник отдела контрразведки и подробно информировали обо всем происходящем и предстоящем. Командир, как правило, обрисовывал военную обстановку в мире и Европе. Кстати, на таком активе мы впервые услышали о призывах Черчилля в Фултоне, о существовании планов атомной бомбардировки СССР и почувствовали первое дуновение ветра «холодной» войны. До этого о союзниках говорилось только в весьма уважительной форме. Остальные командиры, политработники и смершевцы освещали вопросы своей деятельности в порученной им области.
Его выступление было совершенно не похоже на речь военного человека. Говорил он очень свободно и спокойно, с улыбкой, как бы беседуя со старыми друзьями или исповедуясь близким людям. Он рассказывал о своем детстве, юности, работе камнетесом, службе в драгунском полку, о Первой мировой и гражданской войнах, о трудностях учебы в мирное время, но ни единым словом не обмолвился о прошедшей войне и своем в ней участии. Закончил почти стандартной в то время фразой, кому мы обязаны за одержанную великую Победу.
Солдаты и офицеры влюбленными глазами смотрели и внимательно слушали маршала. В большом зале стояла абсолютная тишина и, казалось, что дыхание у присутствующих остановилось. Мы расходились с чувством особой гордости, что служим под командованием маршала К. К. Рокоссовского и продолжаем быть «рокоссовцами».
Вторая встреча состоялась в ноябре того же года, но я уже находился в 76-м тяжелом танкосамоходном полку 20-й танковой дивизии. Мы только что передислоцировались из Тарнобжега в Опельн. Расположились в военном городке, доставшемся от немцев, в весьма комфортных казармах.