С двух офицеров, возглавлявших поиск, сорвали погоны и взяли под арест. Их ждал трибунал, но в это время в дивизию приехал маршал К. К. Рокоссовский. Командир дивизии сразу же доложил о чрезвычайном происшествии. И вот как отреагировал командующий фронтом, со слов присутствующего при этом капитана Кудрявцева: на мгновение лицо маршала стало серьезным и казалось, что возмездие будет суровым, но он тут же рассмеялся, как бы удивляясь их находчивости, приказал наказать их дисциплинарно и не судить. Он знал, что все до предела устали, что совсем скоро предстоит большое наступление. Он был уверен, что офицеры уже все поняли и достаточно пережили.
Я рассказал тогда этот эпизод более подробно, как рассказывал наш капитан, с деталями, цитируя комдива и маршала во всех мелочах. Вдруг я заметил, что генерал изменился в лице:
— Я думал, что этого никто не знает. Я ведь тоже был там вместе с маршалом.
Закончил я предложением выпить за светлую память лучшего маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского, что присутствующие сделали стоя и с большим почтением.
Так случилось, что совершенно неожиданно судьба уготовила мне еще одну интереснейшую и незабываемую встречу.
В конце октября 1978 года мне позвонил мой давний друг Владимир Петрович Ошко, бывший в ту пору первым секретарем Днепропетровского горкома партии, и пригласил приехать в выходной день на базу отдыха завода им. Коминтерна в Любимовку.
— Возьми жену, детей и приезжай, — сказал он. — Отдохнем и встретимся с очень интересным человеком. На празднование 35-й годовщины освобождения Днепропетровска приглашены многие участники боев за наш город и среди них маршал авиации В. А. Судец. Он обещал туда приехать. Я думаю, что тебе будет очень интересно с ним познакомиться.
С Владимиром Петровичем мы были знакомы с 1951 года, когда я начал работать на военной кафедре металлургического института, а он был студентом II курса. Встречались не часто, но хорошо знали абсолютно все друг о друге. И, зная мое трепетное отношение к людям в погонах того, военного времени, он, очевидно, решил сделать мне приятное. Вообще делать людям приятное — его характерная черта. До сих пор, уже пятьдесят с лишним лет, он является инициатором регулярных встреч одноклассников вместе с их семьями, детьми и внуками, а также с любимыми преподавателями, которые еще живы. Мне пришлось однажды присутствовать на такой встрече и пообщаться с его соучениками. Это был настоящий праздник, который сотворить способен только Владимир Петрович.
В тот день на базе тоже было несколько семей соучеников Владимира Петровича. Женщины приготовили и накрыли стол незамысловатыми блюдами, хорошо соответствовавшими времени года и обстановке.
Вскоре приехал маршал, сопровождаемый адъютантом, высоким красавцем-капитаном. Запросто, без протокольных церемоний со всеми познакомился, поговорил с детьми, рассказал о последних столичных новостях, покорив собравшихся непринужденностью и бархатным, истинно маршальским баском.
Уже за столом, неожиданно изменив тему разговора, Владимир Петрович сказал:
— Владимир Александрович, мы все по молодости на фронт не попали, но среди нас есть один, почти ровесник, успевший повоевать, и кивнул в мою сторону.
Маршал кивнул мне, показывая на стул, на котором сидел адъютант, пересадив его по правую от себя руку, а когда я уселся, велел нам налить. Тот, очевидно, зная, что надо делать, отодвинул рюмки и наполнил коньяком два фужера.
— За фронтовое братство, — сказал маршал, протягивая мне руку с фужером.
Мы дружно их осушили.
— А теперь рассказывай о себе все: как попал, где был, что видел.
Буквально несколькими фразами я рассказал свою военную биографию, не останавливаясь на деталях.
Маршал внимательно слушал, потом на мгновение задумался и, не торопясь, как бы вспоминая и взвешивая каждое слово, сказал:
— Я был членом Военного Совета 2-го Украинского фронта. Однажды мы получили приказ Ставки дать оценку действиям в боевых условиях и сообщить о случаях сдачи в плен или перехода на сторону противника военнослужащих, призванных с освобожденных от оккупации территорий. По многочисленным сведениям, полученным от политорганов и контрразведки «СМЕРШ», мы составили доклад, где однозначно говорилось, что случаев таких со стороны побывавших в оккупации не было. Были случаи, но не с теми, кто был в оккупации, — закончил маршал.
Безусловно, это был хоть и сильно запоздалый, но бальзам на израненную подозрениями душу и, не сдерживаясь, очевидно, выпитый коньяк придал мне смелости, я рассказал, как выхватил из кармана итальянскую гранату, когда увидел, что не успеваю перезарядить автомат новым диском…
— Вот видишь, значит не зря мы подписали этот доклад Сталину. Это был его личный запрос Военным Советам всех фронтов, — заключил маршал, и разговор на военную тему прекратился.
Старая рана как бы открылась, а затем стала быстро заживать, оставляя в душе постепенно исчезающие рубцы, благодаря откровению маршала авиации.