— Вы что, думаете, война — это романтическая прогулка, где мы бьем врага и только побеждаем, потом с улыбками проходим по освобожденным городам, а девушки забрасывают нас цветами? Что такое шестиствольный немецкий миномет, вы знаете? Это когда тебя и твою батарею накрывают шестью двухсотмиллиметровыми минами, а если останешься цел, то увидишь перепаханную осколками позицию, вроде бы черт огромным плугом поработал и, самое жуткое — растерзанные тела своих товарищей. А «юнкерсы» колесами по головам бьют и сотками засыпают. Кругом кровь и смерть.
Володя говорил долго и очень убедительно. Я, естественно, не могу помнить всего, но основу, которую я изложил, запомнил надолго и впоследствии вспоминал часто.
— Нас, противотанковую артиллерию, перед каждой атакой или наступлением стараются обнаружить и обязательно подавить. Последний раз это было под Одессой. От моей батареи осталось трое: через неделю меня выпишут, через месяц — второго, а третий — через два месяца уедет домой калекой.
Он помолчал, видимо, обдумывая что-то и добавил:
— Должен же кто-то живым остаться после этой страшной войны.
Затем он поднялся, поправил гимнастерку, взял в руку тросточку и молча повел нас на вокзал, купил два билета на «500-веселый», дал телеграмму маме Бориса, накормил нас пирожками, напоил кислым молоком и, взглянув на часы, заторопился в госпиталь. До отхода поезда оставался час. Мы попрощались очень тепло, и Володя сказал, что есть надежда получить неделю отпуска по ранению и приехать домой, может, еще увидимся.
Он удалился, мы смотрели ему вслед и не знали, что почти через три месяца Борис получит одно за другим два письма: в первом мама сообщит о гибели Володи в декабре в Венгрии, а во втором — что погиб еще один его брат — Шура — в Будапеште.
Как только он скрылся из вида, мы вышли с перрона в город, спросили у патруля где военкомат и через пять минут стояли перед одноэтажным домом Заводского райвоенкомата г. Николаева.
Осмотревшись и найдя кабинет военкома, мы решили войти к нему, когда он останется один. Вскоре нам это удалось. Он выслушал, улыбнулся и сказал, чтобы мы выбросили эту затею из головы и шли учиться в школу. На пятом или шестом нашем заходе он не выдержал:
— Сейчас в учебный полк направляется команда из разбронированных молодых рабочих судостроительного, и коль вы хотите воевать, я запишу вас 1926 годом и отправлю с ними. Давайте ваши документы.
Мы подали ему все, что нам вернули в школе юнг, он прочел, улыбнулся, вписал наши фамилии в список, лежащий перед ним, и вышел из-за стола:
— Ребята, возьмите ваши документы, сохраните и предъявите невестам, когда будете жениться. А сейчас идите во двор, там собирается ваша команда. Постарайтесь обязательно вернуться живыми и протянул нам единственную руку.
Таким он мне запомнился навсегда — высокий, стройный, черноволосый, с красивыми усами и орденом Красного Знамени на груди.
Через много лет, поимев множество неприятностей в нашем Жовтневом военкомате, я захотел узнать больше о майоре, о котором сохранилось доброе воспоминание. В архиве Николаевского облвоенкомата никаких сведений за 1944 год не оказалось. Как сказал работник архива, в тот период были развернуты полевые военкоматы, подчинявшиеся мобилизационному отделу штаба соответствующего фронта и найти следы майора можно только в Подольске, в Центральном архиве Министерства обороны.
В 1974 году в Подольский архив на несколько месяцев был командирован сотрудник нашего института Василий Павлович Шевелев, фронтовик, начальник штаба стрелкового полка, с задачей отыскать там следы сотрудников, которые затерялись в период войны. Я попросил его, если будет возможность, помочь мне в розыске майора, но безрезультатно: на тот момент подавляющее большинство документов периода войны оставались закрытыми и работать с ними можно было только в присутствии и при участии работников архива, которых, как всегда, не хватало.
В тот вечер 25 октября 1944 года нас, команду из 50 человек, привели строем в расположение 25-го учебного стрелкового полка, постригли, помыли в бане и переодели в военную, изрядно поношенную форму с ботинками и обмотками, которые здесь же в бане научил наматывать сержант, принявший нас по списку. Затем он привел нас в казарму и объявил, что мы все зачислены во 2-ю пулеметную роту и утром, познакомившись с командиром, будем расписаны по отделениям и пулеметным расчетам.
В казарме были двухъярусные огромные нары, где нам предстояло спать, а напротив — пирамида с винтовками и стеллажи с пулеметами «максим», на которые мы смотрели завороженно, конечно же представляя себя уже удалыми пулеметчиками, каких мы насмотрелись в кинофильмах.